Попробовала смухлевать и просто вытащить вслепую чувство из своего набора психологических карточек, а потом поразмышлять над ним, но мне выпала ситуационная "отстраненность", которая, видимо, относится к данному моменту - я сижу в комнате, а на кухне - подруга с её парнем, и я не знаю, стоит мне посидеть с ними или дать побыть вдвоем. Но не скажу, что я часто испытываю это чувство по жизни.
В разные периоды для меня разные чувства были основными, и мои чувства сильно изменились из-за психотерапии - стали менее пронзительными и более контролируемыми, так что выпишу здесь топ-3 наиболее значимых для меня чувств, которые могли повлиять на мою жизнь, и которые я достаточно ясно себе представляю, чтобы не связывать их с конкретными событиями, а ощущать это в чистом виде:
1. Восторг.
Трепет и нежность от соприкосновения с чем-то глобальным, величественным и при этом в высшей степени живым - с ярко-голубым солнечным небом, открывшейся навстречу тебе человеческой душей или произведением искусства, с которым удалось почувствовать связь. Хотела написать про Бога, но для меня всё вышеперечисленное - возможность встречи с Ним, так что едва ли имеет смысл выделять это в отдельную категорию.
2. Предвкушение.
Тоже очень приятное чувство - энтузиазм, желание включиться во что-то классное, связанное с пониманием, что нужно делать и надеждой, что это будет хорошо. Чувство настолько яркое, что часто намного приятнее, чем то, на что оно должно мотивировать, ибо идея часто круче воплозения, так что хочется откладывать всё подальше, чтобы наслаждаться сейчас
3. Триллер.
Когда кто-то активно внушает мне чувство вины за то, в чем я не виновата и виноватой себя не чувствую, но сбить с толку достаточно просто, и из-за уверенности собеседника в своей правоте и из-за абстрактности обвинения, когда становится практически невозможно доказать, что ты не верблюд, потому что все - от цвета твоих глаз до манеры расставлять книжки на полке для собеседника становится доказательством того, что ты - не такая, как должна быть, а такая, как он тебя решил окрестить.
Я не чувствовала вины в такие моменты, я чувствую обиду, беспомощность и гнев, что мне причиняют боль и от меня в этой ситуации вообще ничего не зависит, а злоба и гнев демонстрирует тебе, что ни хрена ты не ангелочек, которым пытаешься быть, так что, может, тот человек и прав, при этом ты ничего не сделала, но он такой замечательный, напав на тебя, а ты - плохая априори. И даже тут вины не так много, но много недоумения и отчаяния.
Конечно, сейчас я в эту воронку уже не попадаю, но со мной это происходило достаточно часто, чтобы сильно повлият на меня и быть включенным в список моих чувств.
Пока писала, подумала, может быть, запустить отдельный флешмоб по чувствам? Но маловероятно, что найдется много желающих, ибо мои флешмобы даже меня саму уже поддастали)))
1.Умение искренне улыбаться, так, чтобы лицо озарялось, как будто сквозь человека начинает просвечивать его душа.
2. Отзывчивость - не столько даже в плане сострадания, сколько чуткость к живому и прекрасному, умение услышать зов - в мире вокруг, от конкретных людей или из глубины своего внутреннего мира и отозваться на него. В принципе, это то, что я вкладываю в понятие "творческая личность" - совсем не обязательно то, что называется "креативная" или даже производящая конкретный творческий продукт, а умеющая слышать себя, других и вселенную не с целью подчинить своим желаниям, а чтобы вступить в полноценный диалог.
3. Вера. Ну или эстель, если хотите))) В моем представлении, у человека в жизни обязательно должны быть ценности, которые выше него, с которыми он соотносится и относительно которых можно составить представление о том, в какой системе координат он существует.
4. Способность общаться, то есть, умение доносить свое содержание до собеседника и воспринимать, то что он хочет тебе сказать, а также желание делиться тем, что тебе правда важно, а не сводить все к разговорам о погоде, мужиках и маникюре.
5. Увлеченность. Горящие глаза, погружение в то, чем человек занимается и готовность перед всем миром это отстаивать.
Если говорить о мужчинах не только как о людях, а как о людях, в которых видишь потенциальную пару, я ценю в них умение удивлять. Причем даже не обязательно в положительном смысле - мне очень важна непредсказуемость, ощущение приключения рядом с ними. Еще мне важна теплота, желание учитывать какие-то мелочи,, которые для тебя важны, даже если я понимаю, что на самом деле это для них не имеет значение, это умение подыгрывать кажется мне высшим проявлением заботы. И еще... как бы это поточнее выразить... идеализм без идиотизма. То есть, человек должен понимать, какие у него нравственные ориентиры и уметь их предъявлять в положительном ключе, а не через поливание грязью всего остального. В целом, наверное, мои планки для мужчин несколько выше, чем для женщин, в интеллектуальном плане. К сожалению, общаться с глупым мужчиной - это до сих пор мучение для меня, хотя я и стараюсь становиться снисходительнее, но не всегда получается.
Надо же! Первый раз такое произошло, что мой пост не влез за раз, пришлось создавать второй на одну и ту же тему. Это окончание моей пьесы, в которой инквизитор так и не сумел искоренить ересь под названием "женская логика": ateanopol.diary.ru/p218227631.htm
Монастырь преобразован в тюрьму. Руки Агнессы за браслеты привязаны к ветке дерева над её головой, так что она может только стоять. Помощники Инквизитора перерывают гору доносов выше их роста, чтобы найти нужный документ. Входит Инквизитор.
А г н е с с а. Верните мне мой мел! И н к в и з и т о р. Вы всё равно не сможете сейчас рисовать. П о м о щ н и к. (наконец, выуживает необходимый листок из под завала) эта женщина обвиняется здесь в ереси, доселе неизвестной, в непослушании законам церкви, в колдовстве и в убийстве вверенных ее заботам послушниц. А г н е с с а. Что?! Меня винят в их смерти? В т о р о й п о м о щ н и к. Значит, по остальным пунктам у вас вопросов нет? И н к в и з и т о р. Сестра, кто мог про вас такое написать? Если обвинитель предал вас в наши руки, движимый лишь личной ненавистью, донос будет признан недействительным. А г н е с с а. А разве может быть иначе? И н к в и з и т о р. Да. Вполне возможно, что этот человек заботился о спасении вашей души. А г н е с с а. А как же ваша душа? Вы ведь как никто другой знаете, что я ни в чем не виновата! И н к в и з и т о р. Ни в чем? Если ваша совесть чиста, то почему вы не хотите исповедоваться? Чуть меньше месяца назад вы сами, без всякого принуждения, твердили, что будете во всем покорны мне, что сделаете всё, что я сочту необходимым, однако теперь упорствуете, отказываясь от того, что любая христианская душа приняла бы с благодарностью. Что изменилось с тех пор? А г н е с с а. В прошлый раз вы улыбались, говоря со мной. И н к в и з и т о р. Если бы я улыбался сейчас, это бы выглядело злорадством, вам ведь тут не сладко приходится? (Подходит к ней и раскрывает браслеты, так что она мешком падает на землю.) А г н е с с а. Не хуже, чем остальным. И н к в и з и т о р. Кому? А г н е с с а. Остальным вашим жертвам. После того, как вы сожгли Жанну Д’Арк и тамплиеров, не говоря уже о моем брате, мне грех на что-то жаловаться. И н к в и з и т о р. Так вот куда вы клоните! Боюсь, вы переоцениваете мою власть. Я могу лишь оценить, насколько вы опасны, попытаться вас вразумить, а если не получится, решить, на сухих дровах вас сжечь или на влажных, живую или мертвую, однако сделать из такой, как вы, Жанну Д’Арк, едва ли проще, чем сотворить человека из глины! А г н е с с а. Невозможное человекам возможно Богу. И н к в и з и т о р. Да, только святые остались бы святыми и без костров. Они без сожаления могут расстаться с жизнью потому, что в душе у них – сокровища, отнять которые никто не властен, а не потому, что ни на что другое их пустая жизнь не годится. А г н е с с а. Но ведь вы не знаете, какая жизнь у меня была до того, как все это произошло! И н к в и з и т о р. Так ты святая? А г н е с с а. Я никому не причинила зла. И н к в и з и т о р. Тебе не в чем раскаиваться? Ты святая? А г н е с с а. Это ваша работа – отделять святых от преступников. И н к в и з и т о р. Что ж, этим мы сейчас и займемся! ( Отрывает листочек от её тополя. Она вопит и падает в обморок. На её платье проступает кровь.) Что и требовалось доказать. П о м о щ н и к. Нельзя ли обойтись без пролития крови? И н к в и з и т о р. Да она притворяется!
Другой помощник приносит воды для Агнессы, но Инквизитор его останавливает.
И н к в и з и т о р. Не прикасайтесь к ней, я сам! (Трясет Агнессу за плечо, она дергается в сторону и закрывает голову руками.) А г н е с с а. (сквозь слезы) Не трогайте меня, я скажу все, что вы хотите! И н к в и з и т о р. Конечно, скажешь. Только не то, что я хочу услышать, а правду. На, выпей и успокойся. (Подносит чашку к её губам, но она уворачивается.) Думаешь, я хочу тебя отравить? (Сам выпивает несколько глотков. Протягивает чашку ей. Агнесса пьет.) А г н е с с а. (смотрит на него щенячьими глазками) простите меня за все, что я вам наговорила – дух Люси вселился в меня и я не понимала, что делаю! И н к в и з и т о р. А вот и нет. Если бы кто-нибудь в тебя вселился, ты бы не могла пить святую воду. Даже вместе со мной. Мне хорошо известно, что ты не одержима нечистой силой, не больна и с ума не сошла, так что тебе придется объяснить, что за игру ты ведешь! А г н е с с а. (обнимает дерево) Мы здесь играем в тополя, коль вам угодно. И н к в и з и т о р. Нет, не угодно! Церковь осуждает такие игры, для участия в которых надо утратить человеческий облик, ведь в нем запечатлен образ Создателя. Не говоря уже о том, что вы из всех деревьев на земле выбрали то, что было проклято, ведь в тот день, когда распяли Христа, солнце померкло, и земля разверзлась, и все живое оплакивало Его смерть, кроме тополя. Лишь это дерево осталось равнодушным к Его страданиям, потому что к его невинной растительной душе жертва Спасителя была неприменима. А г н е с с а. (смеется) Ах, Церковь осуждает… и осуждает… и продолжает осуждать. Теперь уже и до деревьев добрались! А мне почему-то всегда казалась, что ваши указания относятся только к людям. Не делай то, не делай это, не смотри по сторонам, не ешь ни от одного дерева в саду, не смотри на мужчин, не зазнавайся, не думай, что ты можешь что-то думать, не делай ничего, что может быть неправильно воспринято, и не завидуй при этом тем, кто живет иначе! Лучше уж сразу наложить на себя руки, чем это выносить, только тогда ты не будешь грешницей, однако – сюрприз! – и тут тебя осудят на веки вечные! И н к в и з и т о р. Агнесса, прекрати! Зачем ты говоришь мне все это? Чего ты ждешь в ответ? Тебе известно, что страшнейшее наказание, которого подсудимые бояться намного больше, чем смерти, это отлучение от церкви, ведь оно лишает человека любой поддержки, которую Господь через своих служителей мог бы подать ему. Но ты, не дождавшись моего решения, сочла возможным отлучить церковь от себя! Ты отвергаешь таинства, смеешься над заповедями, считаешь себя примерной христианкой, при этом ненавидишь церковь за саму возможность несоответствия её законам. Если ты не одумаешься, то уже не важно, осужу я тебя или нет – отсеченная ветвь погибнет и будет брошена в огонь. А г н е с с а. (падает на колени, целует его руку) Неужели во мне не осталось ничего, заслуживающего снисхождения? Поверьте мне, я не всегда была такой! До первого знакомства с инквизицией мой голос тоже звучал отчетливее, чем ветер, колышущий ветви, и убедительнее овечьего блеянья. Было время, когда образ Божий во мне был проявлен не меньше, чем в вас. А теперь, как вы сказали, я – всего лишь отсеченная ветка, и думаю, и чувствую, как подобает отсеченной ветке. Но неужели это значит, что я не могу больше молить о милосердии, как любая живая душа? И н к в и з и т о р. О каком милосердии может просить человек, отправляющий на себя донос в святую инквизицию? Или ты думала, я не сумею различить почерк? Ты бы не стала так рисковать, если бы не знала, что спасение твоей души от этого зависит! Ты ведь хотела, хотела покаяться! А г н е с с а. Нет, не покаяться, а оправдаться. Вы, человек, наделенный властью карать и миловать, и отпускать грехи, единственный, кто смог меня услышать – вы-то должны понять! Разве моя вина в том, что наш сеньор продал дьяволу душу, а инквизиция наложила интердикт на все его владения? В чем мне раскаиваться, если все решилось уже тогда, и что бы я не сделала с тех пор, служило бы лишь подтверждением уже объявленного приговора? И что можно поставить мне в укор, кроме того христианского смирения, с которым я приняла свою судьбу? И н к в и з и т о р. Затхлый мирок, где законопачены все щели, чтоб ни один солнечный луч не проник извне и не высветил трусость и убожество, лежащие в его основе. Монастырь, в котором боятся произносить Божье имя, как имя злейшего врага, чье внимание так опасно привлекать, но дьявола поминают через слово. И то, что вслед за собой ты затянула туда детей, которые могли бы жить, не разрывая связь с сотворенным Богом миром. Это все ересь, не имеющая ничего общего с христианской верой, и она вас погубит. Я говорил вам это раньше, говорю и сейчас, но вы не слышите и не хотите слышать, ведь уши у вас деревянные, и глаза деревянные, и сердце деревянное, а как еще можно оживить дерево, кроме как бросить его в огонь? Аг н е с с а. (улыбается) Бросайте! Это все уже не важно. Я куда хитрее, чем вы думаете. Хотите вы или нет, на этот раз я останусь оправдана. В единственном доносе, по которому вы можете меня осудить, описаны лишь ваши собственные грехи, и если вы всё же сочтете нужным сжечь меня за них, то отправляясь на костер, я буду знать, что на этот раз я точно ни в чем не виновата! И н к в и з и т о р: вздорное и неисправимое создание! Возвращайся, откуда пришла, ты не стоишь тех дров, на которых тебя могли бы сжечь! (Выходит, его помощники направляются за ним.) А г н е с с а. (шепотом) А вы-то стоите? 1 – ы й п о м о щ н и к. (подмигивает ей) О да, он стоит! (Выходит и захлопывает за собой дверь.)
С Ц Е Н А 1 7
Инквизитор бродит у монастырских стен. Помощники догоняют его.
1 – ы й п о м о щ н и к. Что это с вами, ваша милость? Вы так бледны! И н к в и з и т о р. Я? Нет! Со мной все в порядке! 2 – о й п о м о щ н и к. Правда? И давно вы беседуете с деревьями? И н к в и з и т о р. А что смущает вас? Франциск Ассизский проповедовал птицам, так что мешает мне поговорить с моими тополями? 1 – ы й п о м о щ н и к. Судя по всему, ваша проповедь была не столь успешна. 2 – о й п о м о щ н и к. Сперва мы не могли понять, что могло вам понадобиться в роще, которую обходит стороной любая живность, пока не разузнали в деревне, что это место все же обитаемо, что ведьма, до того, как найти у них приют, заслужила благосклонность тех, кто там жил, принося им в жертву кровь и молоко с ножа, что она перебила всех птиц в деревне, чтоб их накормить. Но, видно, этого им стало мало. Всем было ясно, что на следующий раз прольется кровь человека. 1 – ы й п о м о щ н и к. Мы поспешили вас предупредить, но вы не слушали, вы заявили, что останетесь в монастыре, которого не существует, чтобы спасти детей, которых там не было! Все это звучало настолько неубедительно, что мы решили за вами проследить. На всякий случай. 2 – о й п о м о щ н и к. Мы многое предполагали, но то, что мы увидели, заставляет нас и сейчас содрогаться от ужаса! Вы представляли собой дьявола в Вальпургиеву ночь! Глупой девчонке было невдомек, что ей приготовлена роль не жрицы, а жертвы. 1 – ы й п о м о щ н и к. А после вы заявили, что она ведьмой не была, и что вы рады, что она не дожила до суда, потому что тогда её вряд ли бы удалось оправдать по всем пунктам. 2 – о й п о м о щ н и к. О, еще бы вы не были рады! Переломанные кости, лужа крови – что за пиршество для тех, кому вы служите! 1 – ы й п о м о щ н и к. Но и этого вам показалось мало! Вы нашли малышку, которую ваша приспешница притащила для жертвоприношения, и выпили ее кровь до последней капли, так что она не дожила и до утра! 2 – о й п о м о щ н и к. После чего вы, нагло высмеяв обряды Святой Церкви, изгнали демонов из их жилищ в деревьях и отпустили их блуждать по свету, так что теперь неизвестно, каких бед нам еще ждать от них! 1 – ы й п о м о щ н и к. В довершенье всего вы, опьянев от безнаказанности, использовали свою должность, чтобы вынудить слабую женщину сознаться во всех этих прегрешениях, а потом судили её так терпеливо, так милостиво, что просто залюбуешься! 2 – о й п о м о щ н и к. Что вы молчите? И н к в и з и т о р. Что я могу сказать? Мне остается лишь молиться, чтоб все, что я здесь сделал, послужило к вящей славе Господней. 1 – ы й п о м о щ н и к. Да как вы смеете?! Или вы решили, что нет границы вашей власти, что любой грех становится богоугодным делом лишь оттого, что это вы его совершили? И н к в и з и т о р. Вы уже сообщили вышестоящему начальству? 2 – о й п о м о щ н и к. Конечно. Мы бы сделали это и раньше, но страшно представить себе, какая бы поднялась паника, узнай местные жители, что тот, кого Господь послал им для защиты от дьявольских козней, сам представляет собой большую опасность, чем все их деревенские дурочки, вместе взятые. Не говоря уже о том, как бы вся эта история подорвала авторитет Церкви. Церковь не может ошибаться. А значит, и представитель её справедлив и милосерден, его слово – закон, и послушанье его воле – залог спасения души, даже если его собственную душу давно захватили демоны. И н к в и з и т о р. Да не демоны они, не демоны, а только дети, послушные дети, добрые чада церкви! Я рад, что вы сочли нужным позаботиться о спокойствии здешнего народа, но так делали не все. Последний инквизитор, который побывал в этих местах лет пятнадцать назад, получил от здешнего сеньора по шее и едва унес отсюда ноги. Это его настолько опечалило, что он убедил епископа не только отлучить наглеца от церкви, но и наложить интердикт на все его владенья. Люди, которые о прегрешеньях начальства и слыхом не слыхивали, были объявлены вне церковной ограды, лишены любой защиты и надежды на спасенье! Никто не дал себе труда им объяснить, за что они наказаны и как могли бы исправиться. Мужчины могли искупить любой грех, отправившись в крестовый поход. Толку от таких воинов было, конечно, немного, но это уже была не их забота. А девушки, покорные воле епископа, решили, что раз уж их признали добычей дьявола, значит, ближе к Богу, чем они уже есть, они никогда не станут, и лучшее, что они могут сделать – остановить падение, пока это еще в их силах. В Вальпургиеву ночь та молодая женщина, которую мы только что судили, отвела остальных в тополиную рощу и напоила их аконитовым отваром. Будучи самой старшей, она должна была удостовериться, что все остальные уже там, прежде чем самой уйти. Однако это ей удалось не полностью. Крошке Инельде было всего три месяца – чтобы заставить её покинуть этот мир, пришлось зачерпнуть яд ладонью и влить его в доверчиво открытый беззубый ротик. Но стоило ей это сделать, как её ноги подкосились и через несколько секунд она сама уже лежала на траве, силясь разглядеть сквозь в миг потускневшие листья луну и звезды. Но их там больше не было. Круг замкнулся. Теперь не гнев иерарха церкви, не взбалмошность сеньора, а собственная воля осужденных закрыла их для Божьей благодати. Ни имен, ни судеб, ни образов, ни крестов на кладбище – ничто не должно было напоминать живущим о беглянках. Однако едва заметная ссадина на руке Агнессы нарушила её план. Среди остывающих тел осталось одно живое существо. Трехлетняя девочка, которая так и не дождалась своей порции угощения. Будучи одной из них, она стала окошком, через которое в их затхлую обитель по каплям проступала жизнь, не дающая им полностью слиться с тенями. Надо сказать, окошком мутным и своенравным. С раннего детства обращенная к могилам вместо живых людей, она училась презирать и тех, и других, и к моменту нашей встречи была уже твердо убеждена, что единственный, с кем ей стоит иметь дело – то самое существо с рогами и копытами, на общение с которым никто другой не решится. Вы ставите мне в упрек её переломанные кости? Её душа уже давно была переломана. Я предупредил её от лица того, кого она готова была слушать, что он её обманет, как обманывал многих до неё. Ей было всё равно. Я не мог допустить, чтобы она выполнила задуманное, потому что это бы означало вечную погибель не только для неё, но и для всех, кто был с ней связан. Если единственный свет, доступный для них, стал бы тьмой, они бы потянули свои ростки за ней во тьму. Нет, инквизитор начал эту историю, инквизитор её и закончит! Если мне было позволено проникнуть за их стены, в отличие от вас, то я должен нести Божие слово тем, кто сам его расслышать уже не в состоянии. Достойный служитель Церкви или нет, но я теперь – последняя душа, через которую они могут получать благодать от Подателя Жизни, и с моей смертью наша связь не прекратится, ведь больше у них никого не будет. И если Господу будет угодно даровать мне спасение, через меня оно станет доступно так же и им, а если нет – что ж, кровь за кровь, душу за души. 1 – ы й п о м о щ н и к. Уж не думаете ли вы, что подобная история оправдывает вас? Связь с самоубийцами, которых запрещено даже поминать в молитвах, не делает вам чести. 2 – о й п о м о щ н и к. Тот, кто берется судить от имени Бога, должен быть справедлив и беспристрастен, а вы гордитесь тем, что любой жалостливый призрак способен дергать вас за ниточки. 1 – ы й п о м о щ н и к. Да и с чего вообще мы должны верить, что все это правда?
Инквизитор разворачивается к ним и показывает свои ладони. Из его пальцев во все стороны расходятся солнечные лучи. Струи ослепительного света бьют у него из глаз, из груди, из головы, наподобие короны. Помощники все еще бормочут что-то неодобрительное, но их уже не видно и не слышно. Сияние полностью заполняет сцену.
Э П И Л О Г
Агнесса все еще сидит там, где её оставили, забравшись с ногами на низкую скамейку и обхватив руками голову. Правда, это место утратило всякое сходство с монастырем – вокруг нее сплошные стены, без окон, без дверей. Откуда-то извне доносятся голоса, она зажимает уши, чтоб их не слышать, но они не умолкают.
- Сегодня Инквизитора сожгли на городской площади! А г н е с с а. А как же я? - Знатные дамы украдкой утирали глаза платочками, простолюдинки рыдали в голос, а священники хмурились и качали головами – где ж это видано, чтоб инквизиторов сжигали? Такого никогда не было раньше и впредь не повторится. А г н е с с а. А как же я?! - Не зря ведь называют их святыми. До последней минуты он молил Бога о тех, кого судил он сам, и тех, кто осудил его… Но нет, ни слова о тебе! А г н е с с а. А как же, а как же я?! (Забирается на скамейку, снимает с себя пояс, завязывает его на ветку дерева и вешается, однако веревка обрывается и Агнесса падает на пол. Она лежит на спине среди нарисованных мелом послушниц и хозяйственных зданий. Колодец у неё под рукой совершенно размазался, она хочет поправить рисунок, но на шее у неё не осталось мелка.) Г о л о с И н к в и з и т о р а. А я ведь говорил, что такая веревка взрослого человека не выдержит. Загорается свет. Инквизитор вновь протягивает ей руку, помогая подняться.
А г н е с с а. Вернулись, чтоб смеяться надо мной? И н к в и з и т о р. А тебе самой не смешно, что когда тебя оправдали по всем пунктам, а меня осудили, приговорили и сожгли, вешаешься ты, а не я? А г н е с с а. Но вы-то, вы ведь не боитесь ада, как боюсь его я, вы всегда были уверены в собственной святости! И н к в и з и т о р. Я всегда был уверен в святости Бога, что бы со мной ни произошло и где бы я ни оказался. Да и как ты поймешь, что ты уже в аду? А г н е с с а. Вы думаете, это можно пропустить – и страшный суд, и вечное проклятье? Встретиться с Тем, Кто Истина и Жизнь, Кто никогда не может ошибаться, Кому я верю и Кого люблю, а Он нехотя бросит на меня взгляд, презрительно подожмет губы и скажет: «Не знаю, что это такое. Неужели Я мог это сотворить? Ну нет уж, убирайся во тьму внешнюю, не ной над ухом!» И н к в и з и т о р. Но почему бы Ему так поступать с тобой? А г н е с с а. Потому что у него нет причины поступать иначе. И н к в и з и т о р. Даже Ему ты не оставляешь права на милосердие! Даже от Него ты не готова принять ничего, кроме плевка в твою сторону! Ты говоришь, что эти стены и круги, начерченные мелом, призваны защитить тебя от врага рода человеческого, но вражью силу ты видишь во всем, что тобой не является! Даже для Господа, нашедшего тысячи способов донести свою любовь до каждого своего творения, ты оставила лишь одну возможность – от тебя отказаться. Да, Господь обещал отречься от того, кто от Него отречется, но ведь и это тоже – лишь последняя милость, последний знак Его любви. Встретив волю сильнее своей, мы рискуем утратить всё то, что мы зовем своей душей. Вот почему тех, кто уж слишком её дорожит, Бог оставляет в их родных тесных мирках, не из презрения, а лишь из снисхождения. А г н е с с а. Но мне не нужно снисхождения! И душа моя мне не нужна, если с ней нельзя войти в Царство Небесное! Мне не жаль отрубить себе руку и выколоть себе глаза, но услышать в ответ: «И зачем ты мне нужна такая, когда ты ни на что больше не годишься?» - это больше, чем вынести можно! И н к в и з и т о р. Не бойся. Ты этого не услышишь. А г н е с с а. Это правда? Вы в этом уверены? И н к в и з и т о р. Конечно, уверен. Если ты не способна расслышать от Него ни слова утешения, ни отзвука Его благоволенья, понятно, что этих страшных слов ты так же не расслышишь. А г н е с с а. Если бы Он говорил со мной, я бы Его услышала. Если бы Он явил мне свою волю, я бы ее узнала. И н к в и з и т о р. Да неужели? Ты говоришь, что узнала бы то, о чем имеешь столь смутное представление, однако ты даже меня не смогла узнать, того, кто заплетал тебе косички и воровал для тебя соседские яблоки! А г н е с с а. Вы воровали яблоки? И н к в и з и т о р. И мне всегда за это доставалось. Ты сейчас сказала, что я всегда считал себя святым. Как бы не так! Помнишь сарай у мельницы? Тебе не часто доводилось там бывать, это меня за малейшую провинность отправляли туда. И даже дверь не запирали, уходя. Они прекрасно понимали, что стыд и страх перед мамиными слезами удержат ребенка внутри лучше любого засова. Там всегда было темно и от пыли было нечем дышать, сороконожки ползали по стенам и по ногам, но дернуться в сторону было нельзя, иначе тебя сразу же огреет по шее метла или с лязгом свалится со стены коса, чудом не раздробив тебе голову! Но когда все засыпали, моя сестра тихо проскальзывала ко мне и, обняв за плечи, шептала из темноты: «Пойдем, они ведь всё уже забыли!» И я знал – ад наступит тогда, когда никто больше не придет. А г н е с с а. Вы не могли быть моим братом, ведь его сожгли очень давно… И н к в и з и т о р. Ты теперь даже знаешь, за что. Время мертвых свернулось, как змея на дне колодца, и мирно дремлет, пока не разбудит его ангел, трубящий в трубу. Не важно, сколько времени прошло, я правда был готов сгореть на костре, чтобы обнять тебя еще раз и сказать: «Сестренка, они все уже забыли! Их интердикты и их приговоры – что нам до них, когда мы не одни?» Но ты не отвечала, сколько я ни стучал к тебе, сколько ни звал, пока я не объявил себя тем, кого единственного ты хотела видеть – Инквизитором с крючьями и кольями, имеющим власть выдернуть тебя отсюда и, вставив в рот кляп и связав руки за спиной, потащить тебя в Царствие Небесное. Я верил, что смогу тебе напомнить обо всем, что ты оставила снаружи, что стоит только приоткрыть щелку в двери, впустить сюда струю свежего воздуха, и ты окажешься достаточно живой, чтобы пойти за мной. Но, видно, уловка не сработала. Забери свой мел. Можешь вернуть свои круги. Никто тебя больше тебя не потревожит. Я больше ничего не могу сделать. А г н е с с а. А я могу попытаться!
Агнесса берет мел с его открытой ладони, подходит к стене и рисует на ней широкую арку. Инквизитор берет её за руку и они вместе покидают обитель.
Несколько раз натыкалась на это чудо у себя в ленте, и решила загадать, что ждет меня в новом учебном году, потому что он у меня очень насыщенный планируется и вотъ:
Неужели у меня всё получится? Так как гадалки мне недостаточно, размещу здесь голосование на знаменитую Дайри-магию, потому что мне очень, очень хочется, чтобы все получилось!
Еще одна пьеса. На этот раз совсем упоротая, и вполне возможно, что триггернет кого-нибудь, если кто-то её всё же прочитает. Я вспомнила о ней, когда писала про инквизитора для флешмоба. Это вторая часть злоключений Фаэтона, в которой ему таки удалось стать Светом миру, пусть и на очень ограниченном участке.
Г Е Л И А Д Ы
«И с ними ангелов дурная стая…»
С Ц Е Н А 1
Стайка девочек от семи до семнадцати лет играют в темноте, едва различимые в своих темных платьицах.
Д е в о ч к и. (Хором.) Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, морская фигура замри! В виде… тополиной рощи!
Все встают в скорбную и торжественную стойку и молча замирают. Ветер развевает их волосы, белый пух, как лебединые перья, вьется вокруг и поднимается к небесам. Девочки воздевают руки и надрывно стонут, но никто не отвечает им.
- Мы простоим здесь сотни и тысячи лет, подняв свои янтарные глазницы к небу в тщетной надежде, что оно пошлет в них соли. Наши пахучие стволы окаменеют, струящийся под нашей кожей сок уйдет обратно в землю и никто не услышит наш плач. Одной из девочек пушинка попадает в нос, та оглушительно чихает.
О с т а л ь н ы е. будь здорова!
- У меня аллергия на тополиный пух. - Что же ты сразу не сказала? Мы загадаем что-нибудь другое, пока у нас есть время.
В с е. море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, морская фигура замри в виде лестницы Иакова!
Все мигом срываются с места, хватают друг друга за руки в неровном подобии хоровода и принимаются с благоговейным гуканьем носиться по спирали – быстрее, быстрее… Им приходится задействовать всю свою ловкость, чтобы избежать столкновения. Кое-кто при этом успевает упоенно попискивать: повсюду! Повсюду! Повсюду-повсюду! На земле и на небе! В каждой точке пространства! Полным-полным ангелов, славящих Господа! Уааау! Они кружатся все стремительнее, и неизвестно, как долго это могло бы продолжаться, если бы им наперерез не выпорхнула Люси с лампой в руках. Чтобы не пролить масло, они сминают круг, врезаются друг в друга и падают кто куда.
Л ю с и. Даа, ангелы из вас, конечно, не ахти… - Что, нам уже пора? Л ю с и. А что, со мной вы не сыграете? Все встают и расходятся на прежние места.
В с е. Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, морская фигура, замри. В виде… Л ю с и. Этого чертова монастыря! О д н а и з д е в о ч е к. Монастыря? А что, можно попробовать… (Снимает с шеи мелок, рисует большой круг.) Здесь будет монастырская ограда из небеленого кирпича. Д р у г а я д е в о ч к а. (Снимает с шеи мелок другого цвета, рисует у края круга две неровные полосы.) А здесь - дубовые ворота с кованными чугунными засовами. Е щ е о д н а д е в о ч к а. ( Снимает с шеи небесно-голубой мелок, рисует овал в восточной части круга.) А здесь – монастырская церковь, в которой нам следует преклонять колени и петь псалмы. С а м а я в ы с о к а я д е в о ч к а. И колокольню, чтоб всем этим любоваться! (Пририсовывает колокольню, больше напоминающую минарет.) П у х л а я и в е с н у ш а с т а я д е в о ч к а. Еще нужна трапезная! (Размазывает ладонью угольное пятно в центре круга.) Е щ е о д н а. Если есть трапезная, пусть будет и колодец. (Калякает нечто невразумительное.) Ладно, и так сойдет. В общем, это колодец.
Бледная и задумчивая девочка мелок на шее не трогает, а поднимает кусок кирпича и выцарапывает им кривой прямоугольник отдельно от других «построек».
- А это подвал. Он глубоко под землей. - И зачем он нам нужен? - Да уж, конечно, не соленья хранить! (Хихикают.) - Деревья не забудь!
Все принимаются украшать круг древесными узорами, кроме Люси. Она, потоптавшись немного со всеми, отходит в темень, далеко за пределы этого круга.
Л ю с и. А там? (Поправляет фитиль своей лампы, так что та разгорается ярким светом и освещает все по-настоящему – толстенную монастырскую стену, ворота, запертые на засов, и церковь чуть поодаль, и деревья – молоденькие тополя в белом пуху.) Л ю с и. Ну всё, доигрались! Нас ищет инквизиция! читать дальше
Все сбегаются к ней, она вытаскивает протиснутую в замочную скважину бумагу, разворачивает ее и читает: «Пришла пора подумать о душе! Покайтесь, ибо близок час последнего суда! Святой трибунал дает вам сорок дней на то, чтобы признать свои ошибки, осознать свои заблуждения и принести покаяние в том, в чем ваша совесть вас обличает. Наша Матерь Святая Церковь всегда готова распахнуть свои объятья своим пропавшим деткам. Ей хватит как милосердия для тех, кто в нем нуждается, так и силы, чтоб покарать своих врагов.» Закончив чтение, Люси отдает лампу следующей девочке, все усаживаются в кружок и горестно шушукаются, передавая лампу друг дружке.
- О да! Что-что, а карать они умеют! Они распилят нас тупой пилой вдоль – от макушки до пяток! - Или вставят в рот металлическую грушу, которая раскроется внутри и разорвет нашу голову! - И вырвут сердце из груди своими когтями! - А потом, если мы все это перенесем, сожгут нас на костре и будут танцевать вокруг всю ночь!
Л ю с и. Пока они не поступили с нами так, надо бежать отсюда и организовать сопротивление!
Девочки вскакивают на ноги.
- Ты в своем уме? - Если они и правда таковы, то никакое восстание нам не поможет, а если нет… Л ю с и. Зачем, по вашему, они сюда приехали? Цветов нам подарить? - Но мы же не враги церкви! Л ю с и. И как ты это докажешь? Потупишь взгляд – значит, есть, что скрывать, смотришь прямо и бесстрашно – значит, ищешь глазами дьявола, замрешь – видишь его, плачешь – подтверждаешь вину, улыбаешься – упорствуешь в заблуждениях! Поверьте мне, когда они придут, будет уже поздно. - Они уже пришли. - И дали сорок дней на покаяние. Л ю с и. Или на побег. - Тебе лишь бы бежать! Л ю с и. А вы до конца дней собрались прятаться в этом приюте для богобоязненной паствы? Вышивать закладки для церковных книг, пищать псалмы, не попадая в ноты, а вечерами развлекаться, играя в настоящую жизнь, которой у вас никогда не будет? И знать при этом, что где-то далеко от этих каменных стен вино течет рекой, а воздух наполнен цветочным ароматом настолько густым, что дамы падают в обморок, и их приводят в чувство жаркими поцелуями… Не удивительно, что у вас горят глаза даже от инквизиторских грамот – приятного, конечно, не много, но хоть что-то произойдет. Что-то из настоящей жизни. - Люси, ты ведь это не про нас говоришь. Это у тебя глаза горят. А для нас наша жизнь – настоящая. - Да, здесь наш дом, и мы останемся. - Беги, если можешь, а мы предпочтем сказать им, что попросят. Л ю с и. Что же, воля ваша. Но только знайте – чистосердечное признание они принимают лишь тогда, когда оно подкреплено предательством. - Что? - Чем?! - Почему? Л ю с и. Если и правда каешься, то выдашь сообщников. Они считают так. - Ну ничего, разделимся по двое и донесем попарно друг на друга. И волки будут сыты, и овцы целы. Л ю с и. Вот уж правда овцы!
Все разделяются по парам и только Люси остается одна.
- А как же ты? Л ю с и. Я и сама справлюсь. Не думаете же вы, что я покорно буду ждать от них вердикта? (Улыбается, прижимает палец к губам.) Ну уж нет! Чок-чок, зубы на крючок, кто слово скажет, тот дурачок! (Достает из корсажа карандашик и пишет поперек инквизиторской грамоты: «А земля-то круглая!», потом, довольная, возвращает карандаш на место.) Входит Агнесса с робко льнущей к ней Инельдой, ошарашено осматривает их художества.
А г н е с с а. Девочки, что это?
Все смеются.
А г н е с с а. Разве я сказала что-то смешное?
Её растерянность веселит их еще больше.
А г н е с с а. Будет вам, так недолго и беду накликать! Или вы забыли, где вы находитесь? Л ю с и. Как же забыть! В Богом забытом захолустье! А г н е с с а. (бьёт её по губам)Не смей поминать имя Божье всуе! Тем более, в святой обители, где каждая из вас представляет собой лакомый кусочек для дьявола, который бродит вокруг, как рыкающий лев, ища, кого поглотить.
Кто-то стучится в ворота.
А г н е с с а. А вы тратите мел, который дан вам для защиты, на детские игры! Стучат настойчивее. Послушницы торопливо осеняют себя крестным знамением, хватаются за мелки и чертят круги там, где стоят. Люси не делает этого. А г н е с с а. Позволь мне, я не гордая. (Чертит круг у её юбки.) Умоляю вас, только не двигайтесь, я с ним заговорю. Инельда! Где Инельда? (Инельда выглядывает из-за её юбки.) Встань рядом с Люси. Стук повторяется.
Г о л о с и з – з а д в е р и. Откройте! Посмотрите на меня – я здесь один и без оружия. Я вам вреда не причиню, я обещаю. А г н е с с а. Сударь, идите своей дорогой. Или вы не видите, что это женский монастырь? Нам нечего вам дать. Обитель – не место для прохожих. Отсюда до деревни… Г о л о с. Меньше часу пути, я знаю. Я только что оттуда. Ваша бдительность, конечно, похвальна, но сейчас она явно излишня. А г н е с с а. Позвольте мне самой это решать. Г о л о с. Откройте, это инквизиция.
Агнесса достает ключи, долго возится с замком, потом с трудом открывает тяжелую дверь. Входит Инквизитор.
И н к в и з и т о р. В деревне мне сказали, что в тополиной роще на холме живет ведьма, но про монастырь я ничего не слышал. А г н е с с а. Это потому, что мы хорошо прячемся. И н к в и з и т о р. Я вижу, вы уже ознакомились с моей грамотой и сочли нужным сообщить, что земля круглая? Л ю с и. И круглая, и вертится! (Подхватывает Инельду на руки и принимается кружиться.) И н к в и з и т о р. Хоть треугольная, мне как-то всё равно. А вот ребёнка сейчас стошнит!
Люси отпускает Инельду, та делает несколько неровных шагов и падает, потом, всхлипывая, прячется за юбку Агнессы.
И н к в и з и т о р. Скажите-ка, а я могу поговорить с вашей настоятельницей?
Девочки мнутся, смотрят на Агнессу, она опускает глаза.
И н к в и з и т о р. Кто у вас тут старший? А г н е с с а. Я… И н к в и з и т о р. Мы можем поговорить наедине? А г н е с с а. На этот раз всё обошлось, девочки, ступайте в свою келью.
Послушницы, потупив глаза и зажав в руках спасительный мел, перебежками покидают сцену.
И н к в и з и т о р. (кивает на Инельду) А как насчет мученика науки? Ей не пора спать? А г н е с с а. Это всего лишь крошка Инельда. Её всё равно, что совсем здесь нет. (Оборачивается, строгим голосом) не правда ли?
Девочка с готовностью кивает.
А г н е с с а. Я никогда её от себя не прогоняю – она настолько тихая и послушная, что никогда не видит и не слышит того, что для её глаз и ушей не предназначено. Пойдемте, я вам здесь всё покажу.
С Ц Е Н А 2
Осмотрев монастырь, Инквизитор и Агнесса возвращаются в тополиную рощу. Инельда хвостиком следует за Агнессой, ни на шаг не отставая и не привлекая к себе внимания.
И н к в и з и т о р. Как у вас здесь тихо! Птицы не поют, сверчки не стрекочут… А г н е с с а. Что вы, как можно! Это же святое место, предназначенное Всевышнему, здесь каждое мгновенье возносятся молитвы за весь мир, сверчки не смеют этому мешать, вот и молчат. И н к в и з и т о р. Какие благочестивые насекомые! Когда ваша настоятельница вернется, передайте ей мое восхищение.
Агнесса запинается за корень дерева, хватается за Инельду и обе падают. Инквизитор протягивает руки им обеим и поднимает на ноги.
И н к в и з и т о р. (берет её руку, на которой видна глубокая царапина) вы поранились? А г н е с с а. Нет, это у меня уже давно. Благодарю вас. Это я настоятельница. И н к в и з и т о р. Вот как? А что вы сразу не сказали? А г н е с с а. Я постеснялась. (Отряхивает юбку.) И н к в и з и т о р. Наверное, не просто такой молодой девушке справляться с целым монастырем? А г н е с с а. Я и не говорила, что справляюсь. Я ведь не хотела. Так получилось, что к определенному моменту я оказалась здесь единственной, кто знал латынь и умел пользоваться вилкой. Конечно же, я поспешила заверить епископа, что я на эту роль не подойду, но тот это воспринял как знак смирения и тотчас же утвердил мою кандидатуру. И н к в и з и т о р. Вы бы могли отказаться. Никто не назначает настоятелей против их воли. А г н е с с а. Но кто я такая, чтобы противиться епископу? Я решила, что раз он говорит, что я справлюсь, значит, справлюсь. И я справлялась, как могла, справлялась, пока Люси не появилась. Кажется, её близкие решили, что ей здесь самое место. Но они ошиблись. И н к в и з и т о р. Да, насчет Люси и остальных. Подготовьте мне список всех обитательниц монастыря, как давно они здесь живут, мирские имена, примерный возраст… А г н е с с а. Нет, я не могу. И н к в и з и т о р. Сестра… А г н е с с а. Агнесса. И н к в и з и т о р. Да, сестра Агнесса, зачем нам сразу ссориться? Разве я прошу чего-то невыполнимого? Или юные девушки успели так набедокурить до того, как вошли в этот монастырь, что их имена стали для них опасны? А г н е с с а. У нас раньше не было имен. А если и были, то мы их не помним. Это было очень давно, будто в другой вселенной. Слишком давно, чтобы что-то вспоминать. Люси пришла недавно. Она не одна из нас. Спросите её, если хотите. И н к в и з и т о р. Нет, я спрошу вас. Вы здесь настоятельница, а не Люси, и что бы вы здесь не говорили о давних временах, вы определенно слишком молоды для старческого слабоумия! А г н е с с а. Поймите, наш монастырь не похож на остальные монастыри, ведь он был создан не из стремления к уединенной жизни, а как пристанище, для тех, кто проклят. Или может быть проклят. И н к в и з и т о р. Кого-кого? А г н е с с а. Я постараюсь всё вам объяснить. В то время, как всех наших соседей война, чума, падеж скота и прочие напасти грозили стереть с лица земли, мы наслаждались покоем и процветанием. Болезни обходили нас стороной, коровы и свиньи тучнели день ото дня, а воинственные соседи по неясным им самим причинам огибали наши границы и возвращались, откуда пришли. Вы ведь уже всё поняли, не правда ли? И н к в и з и т о р. Понял, что Господь был милостив к этой земле и её жителям. А г н е с с а. Да нет же! И н к в и з и т о р. Он не был милостив? А г н е с с а. Был, но не Он. То есть, жители тоже так думали до поры до времени. Вы только не подумайте, нас ведь никто, никто не спрашивал. Мы ничего не знали. Мы привечали каждого, кто просил нас о помощи, и каждый час, если не каждую минуту, благодарили Создателя. А потом только мы узнали, что вовсе не Господня воля была причиной нашего благоденствия, а преступный произвол нашего графа, умудрившегося продать дьяволу душу собственную и не собственную. И н к в и з и т о р. Могу заверить вас, что это не возможно. Души оптом не продаются. Это штучный товар. А г н е с с а. Наш граф об этом знал, но он знал и своих людей. Он объявил, что никого не принуждает соглашаться с его решением, однако если мы больше не хотим, чтобы наши души принадлежали дьяволу, мы должны вернуть ему всё, что от него получили, и больше не посягать на его дары. Так что теперь выпивая стакан молока поутру, местные жители подозревали, что лишь благосклонность князя тьмы обеспечивает им завтрак в то время, как коровья смерть лишила скота их более благочестивых соотечественников, обнимая своих жен и играя с детьми, они понимали, что не будь эта земля его уделом, вражеские солдаты давно бы разорили их дома и надругались над их женщинами, и даже отказавшись от всего, они не могли отогнать от себя мысль, что саму их жизнь, подобно сотням тысяч других унесла бы черная смерть, прими их граф иное решение. И как тут отстоять свою свободу? В общем, чья власть, того и вера. Вскоре смирились все. То есть, почти все. Все, кроме нашего… моего брата. Он говорил – такого не бывает. И н к в и з и т о р. Что ж, он был прав. А г н е с с а: а еще он сказал, что в этой ситуации отец нам не отец, сеньор – не сеньор, и что мы сможем избежать всеобщей кары, и если мы убежим, то Господь Бог (замирает, шлепает себя по губам) Сам поможет нашим душам найти свой путь на небо, что он докажет это. Но он ошибался. Ничего он не доказал. Его поймали, судили и сожгли. И н к в и з и т о р. За что? А г н е с с а. Откуда же мне знать! Вам виднее, как это бывает. Наверное, за гордость и самонадеянность, за то, что заплутал в дебрях теологии. А на самом деле за то, что он был так молод и прекрасен, так предан Богу, так отзывчив и благороден, что правильно было его убить, пока и он не стал таким, как все вокруг. И н к в и з и т о р. Думается мне, чего-то вы всё-таки не договариваете. А г н е с с а. Конечно! Я же говорила, что все это было очень давно, и что я ничего не помню толком. Но одно могу сказать – святым он не был и долго бы не продержался. (Замирает, поднимает глаза на Инквизитора, склоняет голову для благословенья.) И мы здесь тоже вовсе не святые и долго не продержимся. И н к в и з и т о р. Пожалуй, поэтому я здесь. (Благословляет ее, она целует ему руку.) А что ваш духовник об этом думает? А г н е с с а. Ничего он не думает! То есть, у нас вообще нет духовника. Когда то был, только ему пришлось уйти сразу после того, как он отправил в Рим Папе прошение жениться на всем монастыре, включая крошку Инельду, которой тогда было всего три месяца! С тех пор уже никто не соглашался быть нашим духовником. И н к в и з и т о р. А как же таинства? А г н е с с а. Прихожанки из деревенской церкви приносят нам по праздникам причастие. И н к в и з и т о р. А исповедь? А г н е с с а. Было бы в чем исповедоваться! И н к в и з и т о р. Так вы безгрешны?! А г н е с с а. В эту самую минуту, пожалуй, да. Впрочем, судите сами. И н к в и з и т о р. Что за ерунда! Несть человек, иже жив будет день единый и не согрешит, а здесь живут не меньше десятка безгрешных душ? А г н е с с а. Ну а что нам делать? У нас же нет духовника! И н к в и з и т о р. Теперь есть. Пока я здесь, я буду вашим духовником, и за это время я вам найду кого-нибудь еще. И хватит об этом. Скажите лучше, что это за знак? (Отламывает с двух ближайших деревьев по веточке, связывает их кончики.) А г н е с с а. (зажмурившись и отвернувшись) Крест. И н к в и з и т о р. Посмотрите сюда! Две тополиных ветки – одна темная, а другая – светлая, и обе перепачканы в чем-то, (достает платок, вытирает пальцы) а кончики связаны – какой же это крест? А г н е с с а. Очень плохо сделанный. И н к в и з и т о р. А почему именно такой плохо сделанный крест висит на ваших воротах? А г н е с с а. Где?! (Подбегает к воротам, осматривает их.) И н к в и з и т о р. С той стороны. А г н е с с а. Мы никогда не выходим за ворота, так что я не могу себе представить, какие знаки могут там висеть, с другой стороны. И н к в и з и т о р. Но это же ваш монастырь! А г н е с с а. Вот именно, что наш. И наш устав запрещает нам выходить наружу. Если вы видите нечто предосудительное в тех знаках, которыми кто-то отметил нашу дверь, вы сами можете их снять. И н к в и з и т о р. Нет, пусть остаются. Если вам они не мешают, то мне – тем более.
С Ц Е Н А 3
Сестры заняты уборкой своих художеств. Одни из них несут корзины, из которых пригоршнями берут пыль, пух и пепел и рассыпают вокруг, другие размахивают метлами, стараясь покрыть грязью все рисунки, при этом чихая и то и дело задевая друг друга. Входит Инквизитор и едва успевает увернуться от метлы, как его накрывает облако пыли.
О д н а и з д е во ч е к. Простите, тут у нас весенняя уборка! И н к в и з и т о р. (откашливаясь и отряхивая сутану) Вы превзошли в благочестии даже собственных сверчков – воистину у вас правая рука не знает, что творит левая! Ну кто же так убирается?
Выдергивает метлу из рук у ближайшей к нему девочки, та со стоном отскакивает в сторону, её рука вся в крови.
И н к в и з и т о р. Прости, что я тебя задел. Где же тебя угораздило так пораниться? Можно, я посмотрю?
Девочка вжимает голову в плечи, но отдернуть руку не решается.
И н к в и з и т о р. Да у тебя рука сломана! Послушай, там, в деревне, есть врач, я мог бы привести его сюда, чтоб он тебя перевязал. Д е в о ч к а. Нет-нет-нет-нет! Пожалуйста, не приводите сюда никого! И н к в и з и т о р. Да что с тобой?
Девочка плачет. Остальные отходят от нее подальше и с предвкушением шушукаются. Другая девочка подбегает к подруге, обнимает её левой рукой, а правую, окровавленную, протягивает Инквизитору.
В т о р а я д е в о ч к а. С ней то же, что и со мной! Мы… мы картошку чистили! И н к в и з и т о р. Вы что, топором её чистили? Хотя, конечно, с вас станется.
Девочки всхлипывают, прижавшись друг к другу. Остальные посмеиваются: а вот и ведьмочки!
И н к в и з и т о р. Цыц! Я здесь решаю, кто ведьма, а кто – нет, понятно? Покажите мне, как же вы чистили картошку. Ну же. Девочки мнутся и не понимают, чего от них хотят.
Л ю с и. Что же, теперь инквизиция регламентирует уборку и приготовление обеда? И н к в и з и т о р. Если что-то становится опасно для жизни или спасения души, я должен это пресечь.
Агнесса замирает у входа, чтобы успеть оценить ситуацию, но Инквизитор замечает её.
И н к в и з и т о р. Сестра настоятельница, скажите мне, это всё тоже прописано в уставе? А г н е с с а. Конечно. Вы, наверное, забыли, что послезавтра Вальпургиева ночь. Вся нечисть полетит на шабаш и чтобы никто из них нас сверху не увидел, мы прячем все следы своего присутствия. И н к в и з и т о р. Что за нелепые суеверия! Л ю с и. (Назидательно, другим девочкам) Да будет вам известно, дозволительными считаются лишь суеверия, одобренные святой конгрегацией суеверий, уборки и готовки при Папе Римском.
Девочки возмущаются и шикают на неё.
А г н е с с а. Вы только не подумайте, она у нас одна такая, мы не еретики! И н к в и з и т о р. А кто же вы, друзья мои? За все то время, что я здесь провел, я слышал слово «дьявол» с разными вариациями сорок восемь раз, а слово «Бог» - только три, и то с ударом по губам. А г н е с с а. Но это же благоговение! Страх Божий! (Поднимает руку, чтобы ударить себя по губам, но поймав насмешливый взгляд инквизитора, опускает.) И н к в и з и т о р. Что же в Нем такого страшного?
Все молчат.
И н к в и з и т о р. Ну хорошо, кого вы боитесь больше – Бога или дьявола? Д е в о ч к а с о с л о м а н н о й р у к о й. Вас. Е е п о д р у г а. О Боге и дьяволе мы знаем достаточно, мы понимаем, чего от них можно ожидать, но не от вас. Нам даже не известно, как мы должны себя вести, когда вы сочтете нужным нас уничтожить. И н к в и з и т о р. А у меня есть для этого причины? Д е в о ч к а с о с л о м а н н о й р у к о й. Вы смотрите на наши раны и думаете, что мы ведьмы, по ночам превращаемся в черных кошек, а кто-то отдавил нам лапки. Это все ерунда, здесь даже вообще не водится никаких черных кошек, со здоровыми лапками или больными, но ведь вас не убедишь, вы думаете, что конечно, их нет, если мы выглядим как люди… И н к в и з и т о р. Откуда вам знать, о чем я думаю? Вы что, умеете читать мысли? Вот уж действительно колдовская способность! В т о р а я п о с т р а д а в ш а я д е в о ч к а. Вот видите! Все, что мы скажем, используется против нас. И н к в и з и т о р. Именно так. Поэтому намного разумнее сказать мне правду, чем страдать оттого, что не угадали с отговоркой. Что с вами произошло? Р а н е н а я д е в о ч к а. Правда вам точно не понравится. А г н е с с а. Ради всего святого, время покаяния еще не истекло! Просто скажите, чем вы недовольны, и мы во всем раскаемся. И н к в и з и т о р. Я недоволен тем, что у этих сестер сломаны руки, лечиться они не хотят, и что я уже пол часа не могу добиться ответа на элементарный вопрос – что же у них случилось? Р а н е н ы е д е в о ч к и. (опускаются на колени) мы раскаиваемся, раскаиваемся! Простите нас, что нам сейчас так больно, что мы не знаем, что вам отвечать и что не поняли ваших идей. И н к в и з и т о р. Час от часу не легче!
Раненые девочки обнимаются и плачут.
Л ю с и. Да хватит вам блеять! Смотреть противно! Неужели не ясно – нет у него никаких идей на этот счет, его все это просто забавляет! Скажите, Ваша милость, это ведь так весело - сначала переломать своим жертвам руки, а потом смотреть, как они будут в этом оправдываться! Д е в о ч к и. Люси, замолчи! Что бы ни случилось, вечно ты тянешь одеяло на себя! И н к в и з и т о р. Подождите, так это я сломал вам руки?!
Все кивают.
Р а н е н а я д е в о ч к а. Не сердитесь, пожалуйста! И н к в и з и т о р. Но это невозможно! Когда бы я успел? Я ведь даже не разговаривал с вами! Разве что, вы и правда не люди… (достает тополиные ветки, которые сорвал у входа в монастырь) Это ваша кровь на ветвях?! Вы – тополя?!
Девочки кивают.
И н к в и з и т о р. Что ж, вынужден признать, что вы и правда прекрасно замаскировались. Д е в о ч к и. (улыбаются) прекрасно? А г н е с с а. А вот и нет! Из рук вон плохо! Если бы мы прекрасно замаскировались, то нас бы не нашел вообще никто! И уж конечно, никто не имел бы власти причинить вам боль. И н к в и з и т о р. Сестра Агнесса, если вы всё это знали, то почему не остановили меня? А г н е с с а. Я думала, вы знаете, что делаете! Ведь сказано в евангелии, что лучше человеку с одной рукой войти в Царство Небесное, чем с двумя быть ввергнутым в геенну. И кто я такая, чтобы перечить инквизитору? И н к в и з и т о р. Вы настоятельница этого монастыря, которая знает все его тайны и, кстати, постоянно мне перечит, так что не надо прибедняться! А г н е с с а. Не сочтите за дерзость, но подобная ошибка показывает, что значение некоторых наших правил ускользнуло от вас. Конечно, мы послушаемся вас, что бы вы нам не повелели, но поклянитесь нам, что ваши указания будут истинны, что следуя им во всем, мы будем правильно поступать, поклянитесь, что не допустите, чтобы какое-либо зло проникло за эту ограду! И н к в и з и т о р. Клянусь, я этого не допущу. И я исправлю тот вред, который уже успел вам нанести. Л ю с и. Кто-то идет! В с е. (хором) кто не спрятался, я не виноват!
Все разбегаются в разные стороны и исчезают из виду.
И н к в и з и т о р. Куда же вы? Ау!
С Ц Е Н А 4
Г о л о с а с н а р у ж и. Ау! Ау!
Инквизитор выходит за ограду, где встречает своих помощников.
И н к в и з и т о р. Что случилось? 1 – ы й п о м о щ н и к. Ваша милость, вот вы где! Мы думали, что вы заблудились. И н к в и з и т о р. О, нет, я хорошо знаю эту местность. Просто решил остаться в монастыре на какое-то время, пока не найду им другого духовника. 2 – ой п о м о щ н и к. В каком монастыре? И н к в и з и т о р. Здесь, в тополиной роще. 1 – ы й п о м о щ н и к. Извините меня, но там нет никакого монастыря! Там давным-давно никто не живет, даже звери и птицы обходят это место стороной, не говоря уже о местных жителях. И н к в и з и т о р. А как же ведьма? 2 – о й п о м о щ н и к. Так вы уже её нашли? И н к в и з и т о р. Да, она поселилась в монастыре. Глупо дитятко, как я и предполагал. Едва ли она представляет для кого-то серьезную опасность. 1 – ы й п о м о щ н и к. Конечно, народ здесь темный и суеверный, и нельзя принимать на веру всё, что они говорят, но люди уверяют, что она потомственная колдунья, что насылает порчу на скот и на людей, что даже довела кого-то до самоубийства! Говорят, она никого не любила, кроме своих призраков, которых она поила кровью и молоком с ножа, воткнутого в стену! И н к в и з и т о р. Они всегда говорят нечто подобное. Поверьте мне, здесь есть дела важнее, чем наказанье невоспитанной девчонки. Тем более, пока я рядом, она ничего не сможет натворить. 2 – о й п о м о щ н и к. Вы уверены? Люди говорят… И н к в и з и т о р: я понял. А что люди сказали бы об этом? (Достает порядком потрепанные перевязанные веточки, показывает их помощникам.) 1 – ы й п о м о щ н и к. Такими знаками отмечают переходы между мирами живых и мертвых. Если кому-нибудь надо спуститься в ад или подняться на небеса, они берут с собой веточки тополя, потому что тогда адское пламя закоптит верхнюю сторону их листьев, но не коснется путешественника, а небесный эфир осядет на нижней стороне, это позволит вернуться к жизни невредимым. Ну, и ведьмы, конечно… И н к в и з и т о р. Что ведьмы? 1 – ы й п о м о щ н и к. Они делают из этих листьев мазь, чтобы летать на шабаш. А откуда это у вас? Инквизитор делает неопределенный жест рукой в сторону рощи.
2 – о й п о м о щ н и к. Вы уверены, что вам стоит там оставаться? И н к в и з и т о р. Определенно. Если это указывает на опасность, то я справлюсь с ней лучше, чем юные послушницы, а если они что-то замышляют, мне будет проще их поймать, когда я рядом. Думаю, с деревенскими доносами вы без меня справитесь? 1 – ы й п о м о щ н и к. Справимся, но… И н к в и з и т о р. Вот и замечательно. Пойдемте, я провожу вас и заберу кое-что из своих вещей. Да… и не приходите сюда без особой необходимости, пока я не вернусь, хорошо?
С Ц Е Н А 5
Когда инквизитор возвращается, он двигается осторожно и обходит каждое деревце, чтобы никого случайно не задеть. Как только он заходит за ограду, девочки бросаются ему навстречу.
1 – а я д е в о ч к а. Вы нас не выдали! 2 – а я д е в о ч к а. Спасибо вам! И н к в и з и т о р. Я же поклялся. (Раненым девочкам) Подойдите сюда, у меня есть кое-что для вас.
Раненые девочки выходят вперед. Инквизитор достаёт два тонких янтарных браслета, надевает им на руки. Их раны сразу же затягиваются, кости срастаются. Они хлопают в ладоши – сначала аккуратно, а потом, убедившись, что больше не больно, аплодируют изо всех сил. Все остальные их поддерживают. Кроме Люси.
С Ц Е Н А 6
Общая келья. Все девочки лежат в узких деревянных постелях, но впечатления прошедшего дня не дают им уснуть.
1 – а я д е в о ч к а. Кто бы мог подумать! 2 – а я д е в о ч к а. Инквизитор на нашей стороне! 3 – а я д е в о ч к а. Он поклялся, что не позволит причинить нам зло! Л ю с и. И вы ему поверили?
Все молчат.
Л ю с и. Конечно, поверили. Беспомощные овцы! Им руки ломают, а они умиляются! Д е в о ч к а с я н т а р н ы м б р а с л е т о м. Он же случайно! И потом, он всё исправил, не осудил нас, а даже сам попросил прощения. Л ю с и. Не всё можно исправить. Он поклялся не допустить, чтоб зло сюда проникло, но ничто не помешает ему сжечь всех нас на костре, а если выяснится, что зря, сказать: «Простите, так вышло!» О д н а и з д е в о ч е к. Если он и сожжет нас, то разве что с тобой за компанию. И я его прекрасно пойму – ты кого угодно доведешь до белого каленья! Е щ е о д н а д е в о ч к а. Даже ты не можешь отрицать, что он держался превосходно. Ни разу не повысил голос… Д р у г а я. Не заявил, что мы – чертово отродье, и чтобы убирались в ад со своими фокусами… Д е в о ч к а и з у г л а. Он вел себя так, как будто всё понимает. Мне даже показалось, что он и правда … понимает. Д е в о ч к а с я н т а р н ы м б р а с л е т о м. Что у него есть сердце. Л ю с и. Сердце? Великий Боже! Всё с вами понятно. Просто он – первый мужчина, волею судеб посетивший этот курятник, вот вы все и обомлели. С о с е д к а Л ю с и. Ерунда! А нам, видимо, полагалось умиляться тому, что наш курятник посетила птичница из деревни! Д р у г а я с о с е д к а. Только ты не путай – у нас курятник, а наша высокая гостья следила за гусями. Л ю с и. Какая вам разница, откуда я пришла? Д е в о ч к а с я н т а р н ы м б р а с л е т о м. Давай же, расскажи еще про королевский двор, про клумбы и поцелуи, видно, ты много раздумывала об этом, задавая корм гусям. Д е в о ч к а у о к н а. Тебя ведь даже к свиньям не пустили, такая работа тебе оказалась не по силам, вручили твоим заботам наглую и задиристую птицу – тебе под стать, но ты и с ними не смогла управиться, так что тебя даже с птичьего двора с позором выставили вон, так что тебе пришлось просить у нас приюта! И вместо благодарности ты только указываешь, что всё не так и настраиваешь против нас инквизитора! Л ю с и. Ничего я у вас не просила! Раз вам всё нравится, и только я вам так мешаю – прощайте, больше я вас не потревожу!
Люси подходит к окну, с легкостью вытаскивает решетку и выпрыгивает на траву. Слышны её легкие удаляющиеся шаги. Как только они стихают, дверь с противоположенной стороны распахивается, за ней стоит Люси.
О д н а и з д е в о ч е к. Хорошо прогулялась? Л ю с и. Как… как это возможно? (Подбегает к окну, выскакивает в него и тотчас же снова оказывается на пороге. Отшатнувшись, визжит.) Д р у г а я д е в о ч к а. До жирафа доходит все медленно. Д е в о ч к а и з у г л а. Видишь теперь? Никуда ты не денешься, дурья твоя башка! И мы тоже! Если что-то извне проникает сюда, то оно здесь навечно останется. Поэтому мы так стараемся не допустить, чтобы кто-то не очень хороший заглянул к нам на огонек. Так что, будь добра, поумерь-ка свой пыл и попробуй сделать что-то полезное! Л ю с и. Да что тут можно сделать! Д е в о ч к а с я н т а р н ы м б р а с л е т о м. А ты подумай! Справилась бы ты с делами птичьего двора, не оказалась бы здесь. Если и здесь не справишься, неизвестно, куда еще угодишь! Л ю с и. (отворачивается, закрывает лицо руками) Мне всё равно! Птичница – не птичница, а так я жить не буду.
С Ц Е Н А 7
Вечер. Все собрались во дворе со свечами и бокалами в руках. Агнесса осматривает послушниц, некоторым поправляет платки. Девочки выстраиваются в ряд от Люси до Инельды, Агнесса пересчитывает их.
А г н е с с а. Что ж, все на месте. Я в вас и не сомневалась. Ну как, готовы мы к Вальпургиевой ночи? В с е. Да! Л ю с и. Готовы, матушка. А г н е с с а. Люси, раз ты сегодня так любезна, могу я попросить тебя – сходи, пожалуйста, проверь на всякий случай чулан с мётлами, и, если он не заперт, запри, чтобы никто не улетел. (Протягивает ей связку ключей, Люси принимает её с поклоном.) Л ю с и. Конечно, матушка. (Уходит.) А г н е с с а. (разливает светлый вязкий напиток из кувшина по стаканам) Что ж, за наш монастырь! Д е в о ч к а с я н т а р н ы м б р а с л е т о м. За его безопасность! Е ё н а п а р н и ц а. За безгрешные души!
Чокаются, выпивают всё до дна. Входит Инквизитор, девочки бросаются к нему.
И н к в и з и т о р. И что же мы тут празднуем? А г н е с с а. Годовщину создания нашего монастыря. Говорят, ночь перед рассветом самая темная, и в самую мрачную ночь в году мы взяли свечи и ушли из дома туда, где нас никто не найдет, выстроили ограду, написали устав… И н к в и з и т о р. Во всех монастырях, где я раньше бывал, годовщину закладки отмечали торжественным богослужением, а не распиванием сомнительных напитков! (Берет в руки кувшин, нюхает его содержимое, но там уже ничего не осталось.) А г н е с с а. (примирительно) Ваша милость, а вы не помолитесь с нами? И н к в и з и т о р. Я затем и пришел среди ночи. Пойдемте в церковь!
Все, как стояли, разворачиваются и уходят в противоположенную от ворот сторону – вначале Инквизитор, за ним – послушницы, следом – никого не упускающая из виду Агнесса и как всегда держащаяся за её юбку Инельда. Когда процессия заворачивает за угол, девочка отстает на пару шагов и скрывается в нише.
С Ц Е Н А 8
Процессия приближается к церкви и замирает у дверей.
А г н е с с а. Потушим свечи! Пусть никто извне не знает, что мы здесь есть. Девочки по очереди протягивают свои свечи Агнессе, она их нежно задувает. Когда её свеча остается последней, она встревожено охватывает взглядом склоненные девичьи головы. А г н е с с а. А где Люси? Пора бы ей уже вернуться. И н к в и з и т о р. А ребенок, должно быть, в кровати? А г н е с с а. Ребенок? Инельда? (Оглядывается назад, но, конечно, никого за своей спиной не видит.) Инельда! О Господи! Д е в о ч к и. Она пропадет! Ведьмы заберут её! Надо найти их обеих, пока не поздно! (Галдят и разбегаются в разные стороны.) И н к в и з и т о р. А ну всем стоять! (Хлопает в ладоши.) Никто никуда не пойдет!
Девочки замирают.
И н к в и з и т о р. Я пойду их искать. А вы все останетесь здесь, понятно? С каждой, кто выйдет сегодня за порог, я буду по-другому разговаривать.
Девочки вяло кивают и сбиваются в кучку. Инквизитор уходит, сжимая веточки в руке.
С Ц Е Н А 9
Люси с метлой наперевес перебегает площадку, рывком достает ключи из-за пазухи и лихорадочно пытается подобрать подходящий к замку. Инельда выбегает из ниши.
И н е л ь д а. Люси! Л ю с и. (вскрикивает, роняет ключи) Тебя тут только не хватало! И н е л ь д а. Люси, куда ты? Подожди меня! Л ю с и. (наконец открывает дверь, бросает ключ в замке) Инельда, иди спать! И н е л ь д а. Люси, не уходи, не надо! (Обхватывает её руками и ногами, так что Люси едва не падает.) Л ю с и. (аккуратно отцепляя её от себя) Мне надо… покормить птичек! Они совсем голодные, бедняжки! Ты ведь не хочешь, чтобы они погибли? (Демонстрирует ей немного сухих крошек и пшена из своих карманов.)
И н е л ь д а. Я помогу тебе! Л ю с и. Не надо! И н е л ь д а. Вместе мы справимся быстрее. Люси, закатив глаза, отсыпает немного пшена Инельде, вместе они разбрасывают корм за воротами, приговаривая: гули-гули-гули! Никто не прилетает к ним.
И н е л ь д а. Они что, уже умерли? (Готовится разрыдаться.) Л ю с и. (зажимая ей рот рукой) Нет-нет, что ты! Они просто все спят в своих гнездах. И н е л ь д а. Тогда, может, вернемся? Л ю с и. Нет, давай лучше отнесем им еду прямо в домик. Представь себе, как они утром обрадуются! И н е л ь д а. А где они живут? Л ю с и. (подводит её к пересохшему колодцу) Вон там. И н е л ь д а. Какая же птица вьёт гнездо в глубоченном колодце? (Заглядывает вниз.) Л ю с и. Очень, очень напуганная. (Сталкивает её в колодец и сломя голову несется подальше от монастыря.)
С Ц Е Н А 10
Люси, спотыкаясь и выдохнувшись от быстрого бега, выбирается к обрыву. Вокруг слышны шорохи и хихиканье, но глаза Люси не успели привыкнуть к темноте, и она ничего не видит, пока не натыкается на того, кого ищет.
Л ю с и. Я так боялась опоздать сюда! Простите меня, я здесь впервые. Д ь я в о л. Я это вижу. И чего же ты хочешь? Л ю с и. Свободы. Заберите меня отсюда, я так хочу, чтобы хоть раз в моей жизни что-нибудь было по-настоящему! Д ь я в о л. Предположим, что я могу дать её тебе, но что ты дашь взамен? Л ю с и. Мою душу. Д ь я в о л. Немногого стоит такая душа, которая не нужна даже её хозяину. Л ю с и. Мое тело? Д ь я в о л. Девочка, не смеши мои копыта! Ты действительно думаешь, что за тысячи лет от сотворения мира под женскими юбками еще осталось что-то, что может меня удивить? Л ю с и. И всё же, во мне есть жизнь, которой нет у вас. Крохотная частица Божества в моей груди, которая способна отличать живое от мертвого. Моё дыханье. Вся та красота, которую мои глаза пока еще способны выхватить из окружающей вселенной, и которая недоступна вам. Не притворяйтесь, будто вам меня не надо! Если бы это было так, для чего бы вы вцепились в меня как клещ, почему бы вам было просто не оставить меня в покое? Еще младенцем, кто, если не вы, не дал мне погибнуть со всеми остальными? Разве вы не склонялись к моей колыбели, не зыркали насмешливо из каждого угла, чтоб я кричала и плакала, и будила взрослых, которые чудом меня не придушили, но возненавидели крепко? Когда я немного подросла и стала прясть и работать в поле, не вы ли шептали мне тихо на ухо про клумбы в столичных садах, про атласные платья и жемчуг в волосах? Я в жизни о них не слышала, откуда мне пришло бы всё это в голову, если бы не вы? А когда эти люди хотели вколотить в меня здравый смысл, и я пряталась от них на заднем дворе, вы всегда звали меня по имени, так что все леденело внутри, и я спешила вернуться, полагая, что их побои развернут меня к праведной жизни, и я стану такой, как им надо. И ведь я хорошо притворялась. Я сама почти что поверила, что смогу избежать этой участи, но тут вы пожелали, чтоб все гуси и утки, за которыми я смотрела, передохли. Тут общее терпение кончилось и они заявили: «Убирайся к своим!», да еще и донесли в инквизицию, чтоб уже наверняка расквитаться. А «свои», хотя все эти годы мной одной и жили и дышали, попрекают меня куском хлеба и зовут не иначе, как «птичница». И если всё это время вам не было до меня никакого дела, то зачем тогда всё это было нужно? Зачем без цели мучить? Д ь я в о л. Уж не ждешь ли ты от меня, что я буду отчитываться в своих действиях перед грязной деревенской девчонкой? Конечно, у меня есть свой план, но с чего ты взяла, что он должен тебе понравиться? Заруби себе на носу, если ты останешься со мной, играть мы будем по моим правилам. Л ю с и. Что же это за правила? Д ь я в о л. Сейчас я покажу тебе. (Двумя руками поднимает к небу мокрый кусок хлеба. К нему тотчас же слетаются разные птицы и принимаются клевать, вырывая друг у друга куски и разбрасывая крошки вокруг.) Видишь? То же самое будет и с тобой. Ты этого хочешь? Тебе нужна такая свобода? Л ю с и. Да, да, я этого хочу, ведь если разорвать меня на части, никто уже не скажет – так и было. В тот миг, когда ты заберешь моё дыханье, всё встанет на свои места. Больше не будет вопросов, почему всё это было и почему со мной. Сейчас, когда я вам вручаю свою душу, она наконец-то принадлежит мне одной и я могу распоряжаться ею по своему усмотрению! Д ь я в о л. Ради такой свободы ты готова отречься от Иисуса Христа, своего Искупителя? Л ю с и. Я уже отреклась, когда пришла сюда. Д ь я в о л. Докажи! (Протягивает ей метлу.) Она знает дорогу, просто позволь ей увлечь себя.
Люси аккуратно укладывает юбку на древко метлы, неуверенно смотрит вниз с обрыва.
Д ь я в о л. Докажи мне, что ты готова! Лети же! Я за тобой. Ты получишь сегодня настоящую жизнь…
Люси, опустившись на метлу, как в дамское седло, делает решительный шаг с обрыва, на секунду зависает в воздухе, а потом стремительно обрушивается вниз.
Д ь я в о л. … и настоящую смерть. Прости меня, ведьма тополиной рощи. (Снимает плащ и рога, оказывается Инквизитором. Вешает реквизит на ближайшую ветку и уходит.)
С Ц Е Н А 1 1 А девочки всё еще стоят у церкви, переминаясь с ноги на ногу, и ожидая, что еще произойдет в такую ночь.
Д е в о ч к а с я н т а р н ы м б р а с л е т о м. Как думаете, они вернутся? А г н е с с а. Кто-то наверняка вернется. Д р у г а я д е в о ч к а. Кто-то стучится!
Все прислушиваются.
А г н е с с а. Всё тихо. С а м а я м л а д ш а я и з о с т а в ш и х с я. Я схожу, проверю! А г н е с с а. Нет, не надо. Там нет никого.
Пауза.
Е щ е о д н а д е в о ч к а. Когда они уходили, дверь осталась открытой. Я запру! А г н е с с а. Я уже заперла. Д р у г а я д е в о ч к а. А может… А г н е с с а. Да умолкните вы наконец! Давайте помолимся! В т о р а я д е в о ч к а с я н т а р н ы м б р а с л е т о м. Вы придумали, вы начинайте. А г н е с с а. Боже, Боже, пожалуйста… Я забыла, что говорят в таких случаях! (Наткнувшись на недоуменные взгляды девочек.) Не сочти это наглостью, что мы, ничтожные, призываем Тебя – почему то нам раньше казалось, что Тебе это нравится. Не сердись, если это неправда! Мы помним, мы никто пред тобой, и конечно, не пытаемся указать Тебе, как Тебе с нами обойтись, но если, но если, но если Ты всё же помнишь о нас, если вдруг – защити нас от зла! Если нет – то прости и забудь, что мы звали Тебя. О д н а и з д е в о ч е к. Если нет, то мы попросим Инквизитора помолиться за нас. А г н е с с а. Если только он вернется сюда. Пауза.
К т о – т о и з д е в о ч е к. Ну когда уже утро? Е щ е о д н а. А давайте поиграем!
Девочки кружится вокруг своей оси и бормочут, прижав к губам сложенные рупором ладони: чай-чай, выручай, чай-чай, выручай! Когда они останавливаются, между ними появляется Люси в окровавленном платье и торжественно проходит к замершей на пороге церкви Агнессе. Никто не смеет её остановить.
Л ю с и. Подождите, придет еще ваше время! Все вы сгорите, раньше или позже! Не думаете ли вы, что вам удастся отсидеться за этими стенами? Или вы надеетесь, что тот огонь, что поглощает все живое, побрезгует трусами? Прислушайтесь! Вы слышите? Кап-кап. Кап-кап. Так убывает время. Так ваша жизнь утекает сквозь пальцы. Вязкая и горячая, как расплавленный воск, и такая же ароматная. Ммм… (Нюхает воздух вокруг и в абсолютной тишине подходит к Агнессе, целует её, а потом кричит ей на ухо.) На тебе сто рублей, догони моих друзей!
Свет гаснет. Люси исчезает. Девочки смеются, громко хлопают в ладоши и со смехом носятся вокруг. Агнесса пытается их поймать, но им удается ловко уворачиваться от неё.
А г н е с с а. Девочки! Чему вы радуетесь? Смерти невинного человека? Д е в о ч к и. (пробегая мимо Агнессы, стараются «запятнать» её, не давая при этом себя схватить) - А почему бы и нет? - Вам вечно лишь бы сокрушаться! - А мы сегодня хотим радоваться! - Радоваться! - Радоваться!
Бегают, кружатся, хватаются друг за дружку, преследуют Агнессу. Она распахивает дверь церкви и прячется за ней, у стены. Хитрость срабатывает – девочки, весело улюлюкая, забегают в церковь, и настоятельница, выскочив из своего укрытия, запирает их внутри.
А г н е с с а. (через дверь) вы думаете, нам будет лучше без нее? Конечно, она бывала порой невыносима, но кто у нас есть кроме нее? Инквизитор? Да ведь он уедет отсюда через несколько дней, и никогда о нас даже не вспомнит! И мы останемся совсем одни. Что вы молчите? Я серьезно говорю.
Взрыв смеха из-за двери.
А г н е с с а. И что за бес вселился в вас?!
С Ц Е Н А 1 2
Инельда в колодце с трудом продирает глаза.
И н е л ь д а. Как чудесно! Я, кажется, видела звёзды… (Потирает шишку.) Интересно, найдет меня кто-нибудь? А вдруг они все подумают, что меня никогда с ними не было, и не станут меня искать? Что тогда? (Кричит во всё горло.) Кто-нибудь, помогите! Люси! Матушка! Кто-нибудь!
Её крики будят змею, которая свернулась поблизости, охраняя кладку яиц. Она поднимает голову и угрожающе шипит.
И н е л ь д а. Змея! (Отодвигается подальше, отворачивается и зажимает уши.) Не говори мне ничего, я даже слушать не буду!
Змея настороженно смотрит на неё, но шипеть перестает.
И н е л ь д а. (опускает руки) Ты только не думай, я не пришла воровать твои яблоки. Хочешь взять мой платок? Тебе будет теплее, чем на голом камне. (Снимает платок с головы, подкладывает к змее, протягивает ей руку.) У меня здесь осталось немного крошек, хочешь?
Змея шипит, но Инельда, вместо того, чтобы отдернуть руку, пытается её погладить. Змея шипит снова, но не встретив прежнего понимания, жалит гостью.
И н е л ь д а. за что? (Плачет.) Г о л о с И н к в и з и т о р а. Инельда! Где ты, малышка?
Инельда зажимает рот руками и приглушенно всхлипывает.
И н к в и з и т о р. Инельда, зачем ты сюда забралась? И н е л ь д а. Я хотела, чтобы меня нашли! (Всхлипывает.) Правда хотела! (Сквозь рыдания) Но теперь уже слишком поздно! И н к в и з и т о р. Не говори глупостей! (Сбрасывает ей веревку.) Хватайся, я вытащу тебя! И н е л ь д а. Слишком поздно. Нельзя было с ней разговаривать… И н к в и з и т о р. С кем? И н е л ь д а. Со змеей. И с Люси, видимо, тоже. И н к в и з и т о р. Тебя змея ужалила?! Инельда вместо ответа забивается в уголок, закрывает голову руками и продолжает рыдать.
И н к в и з и т о р. На это нет времени! Хватайся! Я не могу сам за тобой спуститься – веревка старая, гнилая и взрослого человека не выдержит. Инельда, ты слышишь меня? И н е л ь д а. Не слышу! Меня здесь нет, меня здесь нет, меня здесь нет! И н к в и з и т о р: вот как? Ну раз здесь никого нет, кроме змей, то я велю залить колодец смолой и поджечь, тогда в него точно никто не упадет. (Делает вид, что уходит.) Конечно, если совершенно случайно кто-нибудь всё-таки окажется внутри, то больше никто не услышит его крик, и он навечно останется один в огне со змеями. И н е л ь д а. Не надо! И н к в и з и т о р. Мне показалось, или я слышал чей-то голос?
Дергает веревку, Инельда цепляется за неё, и Инквизитор вытаскивает её из колодца. Девочка еле держится на ногах.
И н к в и з и т о р. Покажи мне рану. Где твой платок? И н е л ь д а. Там, у змеи. (Протягивает руку и зажмуривается.) И н к в и з и т о р. Понятно. (Высасывает несколько капель крови, потом снимает её пояс и туго перетягивает руку у локтя.) Не бойся, всё обойдется. Только не снимай пока повязку, хорошо? И н е л ь д а. Матушка говорила, что нельзя выходить за ограду, а я её не слушала. Где Люси? И н к в и з и т о р. Когда ты подрастешь, ты поймешь, что некоторым людям лучше умереть, чем жить. И н е л ь д а. Таким, как я? И н к в и з и т о р. Инельда, милая, ты не умрешь сегодня! И н е л ь д а. Я всегда слушалась, честное слово! Только сегодня… (Утыкается в его рукав и продолжает плакать.) Почему я решила, что могу быть сильнее дьявола? И н к в и з и т о р. Это не дьявол, глупая, – просто животное, которое хотело защитить своих деток. И н е л ь д а. Совсем как наша матушка! И она тоже хотела только защитить своих деток. (Опускается на колени.) Пожалуйста, вы же хороший человек, не наказывайте её, когда всё узнаете! И н к в и з и т о р. (поднимает Инельду на ноги, берет её за плечи и смотрит прямо в глаза) Что я должен узнать, Инельда? И н е л ь д а. (поднимается на цыпочки и шепчет ему на ухо) Что вы теперь будете вместо Люси. И н к в и з и т о р. Ты ошибаешься, Инельда. Каждый человек определяет свое место, и место Люси для меня не подойдет. И н е л ь д а. Но мы-то ничего не определяли! И н к в и з и т о р. Да, я понимаю. Но мы это исправим. Пойдем, нам пора!
С Ц Е Н А 13
Инквизитор с Инельдой возвращаются в монастырь. Ворота до сих пор открыты, внутри всё тихо и безжизненно. Агнесса сидит у двери церкви, уткнувшись головой в колени, что не мешает ей заметить приближение Инквизитора и украдкой несколько раз ударить в дверь прежде, чем он подойдет, отчего девочки с той стороны снова начинают шуметь.
И н к в и з и т о р. Сестра Агнесса, что произошло?! А г н е с с а. Вы убили Люси! И н к в и з и т о р. Нет, не убивал! Я лишь позволили ей лететь, куда захочет. Разве моя вина, что ведьмы не летают? Дьявол, которого она искала, обошелся бы с ней намного хуже. А г н е с с а. Но вы-то не дьявол! Вы – живой человек, ведь правда? (Хватает его за руку, заглядывает в глаза.) Человек, который поклялся, что не допустит, чтобы зло проникло в эту обитель! И н к в и з и т о р. Я и не допустил. Позволь я ей осуществить то, что она задумала… А г н е с с а. И, тем не менее, оно проникло! (Наклоняется к замочной скважине, заглядывает в церковь.) Взгляните, они все одержимые! И н к в и з и т о р. Одержимые, значит?
Протягивает ей ладонь, Агнесса кладет в нее ключ от церкви. Он отпирает дверь и заходит внутрь, а Агнесса, наконец, замечает Инельду.
А г н е с с а. Почему ты такая растрепанная? Боже мой, даже ты отбилась от рук! Куда ж это годится! Ты выглядишь, как чучело! Где твой платок? И н е л ь д а. Я… я его потеряла… в колодце… А г н е с с а. А что у тебя с поясом? Немедленно одень, как полагается! И н е л ь д а. Но Инквизитор сказал… А г н е с с а. Да что тебе Инквизитор? Это Инквизитор тебя нашел грудным младенцем, вырастил, научил ходить и говорить? Или ты одеваешься, как положено, или пусть Инквизитор сам с тобой возится! (Резко разматывает её рукав, так что девочка ойкает, завязывает пояс на талии, грубо одергивает платьице со всех сторон.) И н е л ь д а. (кривясь от случайных щипков, себе под нос) Инквизитор мне сказал, что я ни в чем не виновата. А г н е с с а. (будто придя в себя от этих чувств) а я? И н е л ь д а. А про тебя он ничего не говорил.
Агнесса, утратив к Инельде всякий интерес, через тонкую щель в двери проныривает в церковь.
С Ц Е Н А 1 4
А в церкви девочки, попискивая и подвывая, носятся вокруг Инквизитора, в надежде, что он тоже начнет их ловить, но он стоит спокойно и ничего не говорит. Тогда они подходят совсем близко к нему, складывают молитвенно его руки и кричат хором: бесы волнуются раз, бесы волнуются два, бесы волнуются три, чужая фигура замри!
Инквизитор опускает руки и отрицательно качает головой.
Б л и ж а й ш а я к н е м у д е в о ч к а. Замри! Замри, ну пожалуйста, ну что тебе стоит? И н к в и з и т о р.Нет, сестры, нет, я с вами не останусь. Я пришел проститься. Д е в о ч к а с я н т а р н ы м б р а с л е т о м. Но мы же бесноватые! И н к в и з и т о р. (подняв руку для благословения) Quidquid latine dictum sit, altum sonatur!
Девочки, взвизгнув для порядку, падают на пол там же, где стояли.
И н к в и з и т о р. Если здешним бесам будет угодно прислушаться к моему совету, я бы порекомендовал им сначала подучить латынь, а потом уже вселяться в Божие создания. Я еще даже не начал читать молитву, а вы уже попадали! Девочки открывают глаза, приподнимаются, чтоб ничего не пропустить, но остаются на полу.
В т о р а я д е в о ч к а с я н т а р н ы м б р а с л е т о м. Неужели вы думаете, что мы бы стали так себя вести по собственной воле? С а м а я м л а д ш а я и з д е в о ч е к. Когда-то мы действительно были хорошими, честное слово! И н к в и з и т о р. А что случилось потом?
Девочки хватаются за горло, как будто их душат.
И н к в и з и т о р. Хорошо, раз сестры не могут говорить, я обращаюсь к демонам. Назовите мне ваши имена! О д н а и з д е в о ч е к. А вы попробуйте отгадать! И н к в и з и т о р. Именем и добродетелью Господа нашего Иисуса Христа я приказываю вам, назовите свои имена! Д р у г а я д е во ч к а. Ну нетушки! Вы сразу нас прогоните, а потом сами уйдете, и больше уже ничего не будет происходить – круги опять начертят, и никто больше не придет за ними… за нами… (отворачивается и плачет) И н к в и з и т о р. Бесенята, послушайте, чтобы вам не было грустно, я принес вам подарок, но отдам его только тогда, когда услышу ваши имена.
Девочки переглядываются, потом по очереди подходят к нему и тихо произносят:
Каждой девочке, назвавшей свое имя, Инквизитор протягивает красную гвоздику. Когда их руки соприкасаются, между ними возникают тонкие сияющие нити, которые Инквизитор зажимает в кулаке. Последней подходит Агнесса. Ей уже не осталось цветов.
А г н е с с а. Дитя, убитое в Вальпургиеву ночь.
Девочки шарахаются от неё, натыкаясь друг на друга.
И н к в и з и т о р. (прижимает палец к губам, говорит шепотом) тссссс! Слышите? Слышите, сверчки запели!
Все благоговейно замирают. Снаружи стрекочут сверчки.
И н к в и з и т о р. Пойдемте, послушаем?
С Ц Е Н А 1 5
Инквизитор первым выходит из-за монастырской ограды, зажав в кулак серебряные нити. Девочки тянутся за ним, позвякивая на ходу, как колокольчики. Сверчки стрекочут все громче. Когда все выходят за ограду, Инквизитор поднимает вверх руку и раскрывает ладонь. Девочки легко, как наполненные гелием шарики, взмывают в небеса. Янтарные браслеты падают в ладони Инквизитора. Серебряные нити тянутся от его пальцев через всю сцену, и ветер играет на них мелодию, созвучную стрекотанию сверчков. Какое-то время Инквизитор стоит, запрокинув голову, и прислушивается, пока голос Агнессы не обрывает звуки музыки.
Г о л о с А г н е с с ы. Вы не можете просто так уйти! И н к в и з и т о р. Могу, раз делаю это.
Запыхавшаяся Агнесса выглядывает из ворот, но выйти не решается.
А г н е с с а. До того, как вы пришли сюда, мы жили, как умели. Может, не идеально, но по определенному порядку. А вы разрушили все, что у нас было, и ничего не дали мне взамен! И н к в и з и т о р. Сестра Агнесса, должен вам напомнить, я лишь искореняю ересь. И если ересь – это всё, что у вас есть, весьма сочувствую. А г н е с с а. Но как вы могли их отпустить, даже не заглянув в доносы? Посмотрите, сколько их тут накопилось!
Демонстрирует огромную стопку листов, которую тотчас разносит ветер, так что ей приходится выбежать за ворота, чтоб их собрать.
И н к в и з и т о р. Я видел достаточно. (Заглядывает в один из листов.) Вы сами-то это читали? А г н е с с а. Нет, что вы, как можно! (Протягивает ему все собранные доносы и еще один, вынутый из рукава и свернутый трубочкой.) И н к в и з и т о р. (машинально просматривает их) Я прочитаю их вечером. Если это всё… А г н е с с а. Инельда умерла! И н к в и з и т о р. Что?! А г н е с с а. Инельда умерла, ведь она вышла за ограду. И остальным бы было намного безопаснее… И н к в и з и т о р. Я думаю, будет намного безопаснее заключить вас под стражу. Здесь про вас написано немало интересного. (Делает шаг ей навстречу и срывает мелок с её шеи.) Аг н е с с а. Нет! Верните! И н к в и з и т о р. В тюрьме он вам не понадобится. (Соединяет янтарные браслеты и защелкивает их вместе на ее руках, как наручники.)
Идеальной работой для меня было бы стать агентом Таламаски из романов Энн Райс о ведьмах и вампирах. Таламаска - это организация, созданная в средние века на деньги сожженных тамплиеров, успешно просуществовавшая до наших дней, и занимающаяся изучением паранормальных существ, тех же вампиров, оборотней, ведьм, духов - похитителей тел и т.д. Это нечто среднее между научно-исследовательским центром, монашеским орденом и социальной службой для представителей этой самой нечистой силы, которой часто совсем некуда податься, и очень сложно адаптироваться к жизни в новом качестве. Представители Таламаски вначале изучают эти явления, а потом делятся этой эксклюзивной информацией с теми, кто в ней нуждается. Но самое крутое - это то, как у них все организовано. Каждый член ордена получает индивидуальное указание от никому не известных старейшин в письменном виде - каким делом он должен заниматься - куда ехать и зачем. Так что им не надо заморачиваться ни с клиентами, ни с поиском денег (естественно, организация выделяет им деньги на все необходимое, но не больше, так что взять с них тоже нечего), ни с тем, чтобы соображать, какая из задач сейчас приоритетна. Благодать!
Однако, к сожалению, Таламаски не существует. Так что для меня идеальная работа - это психолог-консультант. Я действительно очень люблю говорить с людьми о самом важном, владею многими инструментами, которые действительно помогают и буду счастлива, когда у меня будет достаточно клиентов, чтобы можно было полностью перейти на эту работу, а не заниматься репетиторством, как сейчас. Конечно, в это работе тоже есть элементы творчества и даже помощи людям, но она достаточно рутинная, хотя лучше многих других. А еще для меня значимый критерий - возможность работать во второй половине дня, ибо я адская сова. Например, сейчас, пол седьмого утра, я еще не ложилась и намерена напечатать еще парочку постов, прежде чем сделать это.
Я её уже много раз упоминала и в этом флешмобе и в других личных постах. Зоечка Ускова Она для меня ярче, чем все перечисленные ранее в мобе персонажи, вместе взятые.
2. Краткая история персонажа.
Совсем не уверена, что из того, что я о ней знаю, она не сочла бы слишком личным, чтобы я рассказывала об этом здесь, так что ограничусь общими сведениями. Зоя выросла в творческой и очень верующей семье, у неё есть двое братьев и двое сестер, окончила Литинститут, потом институт христианской психологии, а в этом году заканчивает магистратуру РГГУ по психологии личности. Она написала несколько пьес, одна из которых была проставлена, а одна была посвящена мне Работает психологом, у неё есть книга по использованию психологических карт и свои наработки. И психолог, и писатель она правда замечательный
3. История Ваших взаимоотношений с персонажем.
Я пошла в Лит в первую очередь для того, чтобы найти там себе сеньора. Кого-то, кто намного больше, чем я, продвинулся на пути к моему идеалу (довольно специфическому), и находясь рядом с ним, я могла бы понять, во-первых, что это возможно, а во-вторых, посмотреть, как надо мыслить и чувствовать правильно. (Ну, и, естественно, перевесить ответственность за свою жизнь, хотя так это я для себя не формулировала.) К тому моменту я крайне трагически провалила две попытки взаимодействия с "сеньорами" и решила для себя, что либо третий всё же что-то в моей жизни изменит, либо я самоубьюсь, потому что жить по тем правилам, которые у меня были в голове на тот момент, не представлялось возможным, а изменить их я сама внутреннего права не имела - только сеньор мог это сделать.
Эту почетную жертву своего идеализма я нашла на второй день пребывания в общаге. Ей было семнадцать лет и она сидела на дне рождении своей соседки в обнимку с огромной коалой по имени Голлум, и слушала других с каким-то совершенно неземным выражением - очень внимательно и умиленно. На следующий день я позвала её к себе в комнату слушать мюзиклы. "Дракулой" она прониклась, а "Королем-Солнцем" - нет, и первый я с тех пор крутила бесконечно, а второй в следующий раз частично прослушала на этом флешмобе, когда прошло уже больше десяти лет. Конечно, я незаметно устроила ей несколько испытаний, чтобы проверить её идеальность - ставила самые душещипательные фильмы и смотрела, будет ли она плакать; читала и даже критиковала её стихи (стихи меня очень вдохновили, а единственное, которое я раскритиковала, она порвала и выкинула из подборки, что меня бесконечно тронуло); подкинула ей свою пьесу (она поняла, о чем это, что было совсем не просто, что убедило меня, что она и мою суть поймет); параллельно выяснилось, что она христианка - она организовала совместную молитву,от чего я просто выпала в осадок) и в высшей степени отзывчивый человек, готовый бросить подготовку к важному зачету со щлобным преподавателем, чтобы утешать совершенно незнакомую истеричку. В общем, это был не человек, а ангел, что мне и было нужно, так что я без тени сомнений опустилась перед ней на колени и стала просить её стать моим сеньором. Она ответила, что тогда никакой дружбы не получится и отказалась. В разных жизненных обстоятельствах я еще три разу просила её об этом, но она оставалась непреклонна. Зато другие девочки обиделись, почему я их о подобном не прошу)))
Вместо клятв мы с Зоей обменялись крестами, что значило, что мы теперь - сестры, но это сделало её влияние на меня еще сильнее, чем я планировала. Если она в чем-то выражала хотя бы малейшее одобрение тому, что мне не нравилось, я ждала от неё объяснений, и она правда объясняла мне совершенно очевидные вещи, разжевывала, как ребенку, почему считает, что что-то можно или нельзя; почему она будет общаться с тем, с кем считает нужным, и если мне это обидно, то я имею право расстраиваться, и она меня понимает, и не намерена меня бросать, если наши мнения в чем-то не совпадают; что если ты хочешь, чтобы что-то получалось, надо это то-то делать иначе это не получится иначе, чем в фантазиях, и нет, это не проза жизни - на самом деле так жить даже интереснее. Сейчас, когда я представляю себе эту картину взрослым и относительно вменяемым взглядом, я совершенно не представляю себе, как она могла всё это выдерживать - на кой такому человеку, как она, нужна подруга, на любое проявление недовольства в сторону чего-либо, что ей нравится, реагирующая слезами, отчаянием и убеждением, что наступил конец света. А главное, почему она никогда формально не отвечала "да, да, тюльпаны - прекрасные цветы, только не плачь", а каждый раз тратила время и силы, чтобы донести, то тюльпаны не становятся хуже от того, что она их не любит, но она имеет право их не любить, и не настаивает, чтобы я их любить перестала, и что можно жить, будучи не во всем согласными. Она научила меня жить в совершенно другой парадигме, не разрушая при этом ничего из того, за что я так держалась.
Наверное, нехорошо писать о человеке исключительно относительно себя, но это флешмоб по архетипам, так что я и описываю её немного символически - странно было бы рассказывать о ней что-то живое и конкретное среди множества символических фигур.
А из символических моментов могу припомнить, что она всегда настолько сияла, что я была уверена, что она блондинка, потому что видела её как будто с нимбом, пока однажды не уснула на скучной лекции у неё на плече так, что наши волосы перемешались, и я обнаружила, что они одного цвета. Еще могу сказать, что я не одна так от неё балдела, в обсуждениях, какие факультативные курсы нам были бы нужны, несколько человек агитировали за курс "как стать как Зоя".
4. Картинка.
5. Музыкальная ассоциация.
Вообще, вкусы в музыке у нас сильно отличаются, и то, что я могла бы с ней проассоциировать как с человеком и то, что запомнилось из нашего общения - две большие разницы. Поставлю вот эту песенку, во-первых, потому что эта редкий экземпляр того, что мне нравится из её избранного, во-вторых, потому что она часто слушала это на первом курсе и мне запомнилась мелодия, а в-третьих, потому что исполняет песню персонаж шут, а она играла шута в спектакле, который подготовила.
6. Комплементарная роль.
У неё нет комплементарных ролей. Главная её сила в том и заключается, что она в любой ситуации остается сама собой.
7. Антогонист.
Думаю, они появляются ситуативно и она не очень на них заморачивается.
8. Что у Вас с этим персонажем общего?
Очень многое - мы обе христианки, обе фанатки европейской классики, обе психологи, обе выросли в творческих и многодетных семьях, обе убеждены, что человеческая душа дороже всего мира, обе очень ценим свои семьи, друзей и друг друга, обе писательницы. Мы в общаге прожили вместе много лет и у нас много общих знакомых.
9. Чем Вы радикально отличаетесь?
Она любит Достоевского, а я - нет. Ей интересно писать научные работы, а мне - нет, для меня это лишь необходимое зло. У нас очень разные вкусы в музыке. Она замужем, а я - нет. У неё есть братья, а у меня нет. У меня карие глаза, а у неё - подсолнухи, снаружи голубые, потом - зеленые, а в центре, у зрачка - светло-коричневые. Она куда более церковный человек, чем я - поет в церковном хоре, преподает в воскресной школе и постоянно что-то организовывает у себя на приходе, а я появляюсь в церкви довольно редко и только на службу.
Ca2(Mg,Fe,Al)5(Al,Si)8O22(OH)2, Kapo4ka, это сложный вопрос. Интересно, как это надо понимать - как действие/бездействие, повлекшее самые неприятные последствия или как самый большой грех?
Первое достаточно сложно вычислить, когда не знаешь, чем закончится эта история и что к чему привело. В целом, хотя у меня было много бесполезных действий и, наверное, упущенных возможностей, но мне не жаль, что я действовала именно так, потому что неизвестно, могла ли я действовать лучше, и к чему бы это привело. В целом, я принимаю ту жизненную траекторию, какая у меня есть. Наверное, попахивают некоторым идиотизмом мои отношения с учебными заведениями. То, что в детстве я поучилась по разным причинам в четырех школах, и везде приблизительно на одних ролях, скорее, интересный опыт, но вот четыре института - это уже, пожалуй, многовато. При том, что закончила я пока только Литературный, и то с бооольшими приключениями. Ин. яз. в академии Нестеровой был самым бесполезным местом из всех, где я в принципе бывала и, естественно, я ушла после первого курса. Зачем я поступала на миссионерский факультет Свято-Тихоновского, понять абсолютно невозможно - видимо, он, как и Лит, казался мне романтичным, но реальных шансов закончить два довольно бесполезных вуза одновременно был очень не велик, и заканчивать я его, кажется, даже не собиралась никогда. Хотя когда этот факультет закрыли, искренне расстроилась, потому что только тогда до меня дошло, что я и правда не восстановлюсь туда никогда-никогда. Иначе ведь наверняка восстановилась бы когда-нибудь)))
А теперь к главной практической ошибке. Я бросила единственный из своих вузов, диплом которого необходим, чтобы найти соответствующую работу. Я ушла с психологического факультета РГГУ после первого семестра, потому что мне было просто лень и я заверяла себя, что пойду в магистратуру, как только окончу Лит. Если бы я этого не сделала, возможно, сейчас я бы уже не первый год занималась любимым делом. С другой стороны, возможно, к тому моменту, когда бы я его закончила, я оказалась бы не способна сама выживать в Москве... Конечно, я осознала свою ошибку и восстановилась, но намного позже. Надеюсь, когда я его в этом году закончу, мне больше никогда не придет в голову получать новое высшее образование или заканчивать брошенное, иначе эта сказочка-неотвязочка затянется на всю жизнь!
Что же касается самого большого греха... Когда я пришла в Лит, я преследовала одну-единственную цель - встретить там по-настоящему творческих людей и бесконечно говорить с ними о литературе! (Ну, и выбрать себе среди них сеньора, но это к истории не относится). Этих людей я там встретила, и наслаждалась общением на свои любимые темы за все годы, когда его мне было недостаточно. Но моей соседкой была девочка с Кавказа, которая не разделяла моих восторгов. Когда мы собирались обсуждать каких-нибудь персонажей, она говорила: "Это все писатель придумал, какой смысл об этом говорить, идите спать!" Если же она заговаривала сама, то это был бесконечно долгий рассказ о её родственниках, о мальчиках, и вместо передачи сути она буквально пересказывала последовательность действий, вроде "а я говорю то, а он говорит это, а я отвечаю..." О, она бесила меня неимоверно самим фактом своего присутствия, и то, что интересовавшие меня люди замечательно к ней относились, не прибавляло мне радости. Все хорошее, что она делала - пекла пирожки на весь этаж, подметала комнату чаще, чем остальные, делилась всем, что у неё было - не имело значения в моих глазах. И я очень не хотела с ней жить и не стеснялась ей это показывать.
Объективно то, что я делала, конечно, нельзя было назвать травлей - откровенного зла я ей не делала, но например, если она что-то говорила, я не выражала никакого интереса, с трудом ожидала конца её рассказа, и как ни в чем не бывало, спрашивала других о том, что хотела с ними обсудить. Я с удовольствием давала свой компьютер остальным соседкам, спрашивала их, какую музыку поставить, но игнорировала её. При выборе каких-то общих развлечений никогда на неё не ориентировалась и т.д. Возможно, она бы сейчас вспомнила что-то обидное, что я ей говорила, но чаще это было что-то такое, обижаясь на что она выглядела странно, потому что это было как-будто безотносительно неё, вроде "я бы очень расстроилась, если бы не сдала экзамен на пять, потому что это значило бы, что все усилия по подготовке ничего не значили", когда все сдали на пять, кроме неё. Если бы кто-то вел себя так со мной, я бы либо переселилась, либо игнорировала бы такого человека, но ей этого было достаточно, чтобы по-настоящему страдать, ведь она была вырвана из совершенно другой культуры и чувствовала себя безумно одиноко - у них совершенно другие личные границы и просто дистанцироваться такому человеку намного сложнее. Так что со мной она жила в постоянном напряжении и вместо того, чтобы помочь замечательному человеку адаптироваться, я сильно испортила ей самооценку своим поведением. Я действительно очень ошибалась, считая её плоской и тупой - на самом деле, знала она очень много, просто возможно, ей было тяжело высказывать мнение о том, о чем все вокруг и так уже высказались, вот она и говорила о том, чего уж точно никто не может знать. Потом, когда мы с ней подружились, я узнала, что на самом деле она потрясающий человек - чуткий, глубокий, очень-очень добрый и самоотверженный и уж никак ни с меньшим культурным багажом, чем была я, а мое поведение определенно нанесло её вред. Мне всегда будет стыдно об этом вспоминать.
Самое значимое в этой истории для меня - в подтекстах. Очень многое сказано между строк, и сколько читателей, столько и мнений, почему герои ведут себя именно так и что же на самом деле происходит, потому что текст написан таким образом, будто персонажи с полуслова понимают намеки друг друга там, где среднестатистический читатель вообще не врубается, что это было. Но если разбирать их, то нужно написать огромную литературоведческую работу, к чему я, конечно, не готова в рамках флешмоба.
А сам сюжет заключается в том, что принц, вернувшись домой на похороны отца, попадает на свадьбу матери с его братом. Потом он встречает призрака своего отца, который сообщает ему, что был убит своим братом и требует отомстить. Гамлет требует у всех свидетелей поклясться, что они никому ничего не скажут и считается, что начинает изображать из себя сумасшедшего (хотя вообще, больше похоже на то, что и правда сходит с ума). Четыре месяца он слоняется по замку, треплет нервы всем, кроме убийцы, доводит их до белого коленья, расстается со своей девушкой, король и королева вызывают его друзей, чтобы они его развлекли, те приглашают актеров. Гамлет говорит им разыграть пьесу об убийстве короля, во время премьеры хамит своей бывшей возлюбленной и демонстрирует королю, что в курсе его преступления, а потом пытается объяснить что-то матери, но во время разговора убивает отца своей возлюбленной, говорит с призраком, которого королева не видит, и та окончательно убеждается, что бедный мальчик сошел с ума. Король в этом больше не уверен и отправляет его вместе с друзьями в Англию, за сбором дани, отправляя с его друзьями письмо английскому королю, где просит казнить возмутителя спокойствия. Гамлет читает это письмо и меняет его на приказ убить его друзей. Тем временем его девушка, оставшись и без отца и без жениха, сходит с ума и топится. Её несут хоронить на кладбище, где как раз высадился Гамлет, которого любезно согласились подвезти разбойники (с кем не бывает). При этом ему не приходит в голову посетить могилу своего обожаемого отца, нет - товарищ беседует с черепом Йорика, ругается с клоунами и философствует о червях. Когда он видит, что его невесту кладут в могилу, он устраивает скандал её брату, который не так горюет. Брат хочет набить ему морду, но его оттаскивают, и король мотивирует своего верноподданного не создавать проблем, а устроить с принцем тренировочный бой, при этом смазав рапиру ядом. А чтобы не пускать все на самотек, король еще при всех бросает яд в бокал и настойчиво предлагает Гамлету выпить во время поединка, но Гамлет уклоняется, и это вино выпивает королева. Увидев свою мать мертвой, принц наконец-то вспоминает, о чем бишь пьеса (о священной мести, если что) и заливает отравленное вино королю в рот, так что он тоже умирает. Сам же Гамлет и его соперник гибнет от отравленной рапиры - они успевают поменяться во время сражения и задеть друг друга. Тут очень кстати появляется претендент на престол, который по-хорошему имеет больше прав, чем вся эта веселая семейка. В общем, все очень логично и трагично.
3. История Ваших взаимоотношений с персонажем - что он лично для Вас значит?
Когда я прочитала пьесу в девять лет, я не считывала ни религиозной и философской подоплеки, ни психологических характеристик происходящего, и была возмущена до глубины души. Поведением Шекспира, естественно. Зачем, спрашивается, так издеваться над своими персонажами? Несмотря на обиду на автора, я действительно прониклась их судьбой и от всей души сочувствовала Гамлету. Я бесконечно долго рассматривала его портрет на обложке - бесконечно печальные глаза, флейту в руках... потом во сне я долго бегала по Эльсинору и пыталась его найти, а когда нашла, поцеловала в щеку и проснулась, не успев посмотреть на реакцию.
Потом я пыталась узнать у него, в чем же смысл истории. И он сказал, что в том, что любить призраков очень легко, а живых людей - очень трудно, потому что даже будучи распоследней скотиной, призрак дает иллюзию причастности к чему-то великому, используя тебя в своих целях, а люди с их стремлениями могут казаться крайне примитивными и их легко раскусить, на самом деле легче, чем играть на флейте. Я была возмущена тем, как он, при всей своей чуткости, жесток к остальным, и высказала ему, что он - всего лишь персонаж Шекспира, и сам по себе ничем не заслужил того, что все его любят и сочувствуют, это всё обеспечивает гениальность его автора. ОН рассмеялся и сказал, что для людей он тоже только призрак и повод перевести взгляд, и что мои претензии несправедливы, потому что мой Автор еще гениальнее Шекспира, но изнутри мира никого такие вещи не заботят.
В общем, Гамлет был первым персонажем, которого я воспринимала именно как персонажа, и при этом общалась с ним. В поисках разных трактовок этого сюжета я наткнулась на соционику и это был мой первый опыт взаимодействия с психологией - я всех типировала и давала советы, исходя из неё. Еще в честь него я полюбила ужастики - везде, где есть мистика и призраки, я ждала такой же глубины, однако, к сожалению, почти никогда её не находила - ужастики обычно снимают на тему: "О нет, призрак убитой кошки в наш пылесос, он отъедает мне ногу! Скорее, побрызгайте всё это святой водой и засыпьте вискасом, чтобы он упокоился в мире!"
В институте мои соседки по комнате называли меня Гамлетом (а я их - Моцартом и Вертером) и если я их доставала, говорили there need no ghost, my lord, come from the grave to tell us this! (Не стоит призраку вставать из гроба, чтобы нам о том поведать, и вообще, сколько можно все драматизировать) И это было одной из игр, в которые мы играли.
А еще мы ставили сценку, где Гамлет говорит с Полонием, что он читает "слова, слова, слова" с тем подтекстом, что нам, несчастным, по современному русскому языку к экзамену нужно было перелопатить кучу словарей, которые были в читальном зале в одном экземпляре, а выписки из них должны были сделать около ста человек, и как тут, спрашивается, не сойти с ума?)))
4. Картинка.
5. Музыкальная ассоциация.
6. Комплементарная роль.
Леди Червь, которая переведена как Государыня моя Гниль. Темная сторона человеческой природы, к которой Гамлет обращен и которую он вынужден видеть во всех окружающих, даже когда хотел бы не делать этого.
7. Антогонист.
Полоний, Розенкранц и Гильденстерн. Банальные персонажи, которые заняты своими земными делишками, и реально не способны понять, что в мире есть еще и иное измерение.
8. Что у Вас с этим персонажем общего?
Долгое время я тоже обожала намеки тонкие на то, о чем не ведает никто. И требовала особых умений, чтобы на мне играть.
9. Чем Вы радикально отличаетесь?
Он протестант елизаветинского разлива и верит в предопределение, которое хуже кармы - если его судьба в том, чтобы отомстить и исправить сложившуюся ситуацию, то не важно, что он сам по этому поводу думает, и как он себя поведет. Естественно, я таких убеждений не разделяю. Ну, еще он мужчина, думаю, с женщиной это в главной роли это бы выглядело иначе. И конечно же, я намного оптимистичнее и дружелюбнее, ибо не являюсь персонажем триллера. 10. Пять словесных ассоциаций.
Кажется, я ни разу не писала в этом дневнике, что всей душей люблю иностранные языки. Большую часть программы Литинститута по английской литературе я читала в оригинале,сдала на сертификат по немецкому на лучший балл, изучала в разное время и с разной степенью успешности кучу разных языков, просто для удовольствия. Еще я много лет работала репетитором и разработала собственную программу обучения иностранным языкам, которая чем-то похожа на флешмоб по архетипам, а её смысл состоит в том, чтобы создать себе отдельную живую субличность, для которой изучаемый язык является родным, и общаться с ней. Естественно, это получается не само собой, а с помощью прописанных заданий, которые помогают соответствующим образом перенастроить свой мозг.
Для меня большое личное значение имеет такая внутренняя фигура, как Инквизитор. В этом посте я не буду придерживаться стандартной схемы флешмоба, потому что здесь речь пойдет не о конкретном персонаже, раскрывающем архетип, а о типаже, сложившемся из многих персонажей.
Если давать определение, инквизитор, который играет значимую роль в моем мире - это священник с дополнительной функцией убивать, если это необходимо для спасения его мира и его паствы. Эта необходимость может никогда не возникнуть, но если возникнет, на него можно рассчитывать, потому что он эту угрозу уничтожит, даже если это будет его самый близкий человек, или кто-то, весьма уважаемый в обществе. Персонажей, из которых сложился этот образ, было много. В первую очередь, это Салазар из романа "ведьма и инквизитор". Этот человек реально существовал и оставил дневники, которые автор использовала для создания романа. Вот моя рецензия на книгу с кратким пересказом:
читать дальше Ну наконец-то я добралась до этой книги! Уже больше полугода прошло, как я ее заприметила, но то экзамены, то флешмоб... Зато когда я ее открыла, не смогла закрыть, пока не дочитала до последней страницы, включая послесловие и примечания - очевидно, меня сглазили Видимо, надо было внимательнее читать рецепты в начале каждой главы... Это для меня далеко не первая книга на тему инквизиции, но не в одной из них мне не хотелось поселиться. Обычно в них показана бездушная структура, строгая, величественная и абсолютно непобедимая, будто созданная, чтобы служить прообразом для тоталитарных анти утопий, в то время как здесь мы видим живых людей, которым есть, чем заняться, кроме как с непоколебимостью статуи Командора преследовать непокорных. Например, починить несчастный фонтан, который всех прохожих поливает грязью, а выкинуть его никак нельзя - как-никак, подарок епископа. Или присматривать за послушниками, чтобы у тех от рассказов о демонах и ангелах, приправленных наркотическими снадобьями, не съехала крыша. И не спускать глаз со своего имущества, а то не успеешь обернуться - бабули порвут твою сутану на ладанки, а слабоумные злоумышленники пролезут в спальню и стырят всё, что не успели упаковать. (Это меня порядком удивляло - неужели у инквизиторов в таком долгом путешествии не было никакой охраны, вот так, заходи, кто хочешь, бери, что хочешь? Существуй сектанты на самом деле, что им мешало просто перебить путешественников? Ах да, вспомнила, их же оберегала Май с заколдованным ослом! ) А начальство всегда есть начальство: что значит ведьм не существует? Спасибо, Кеп, просветили... А откуда мы деньги брать будем на королевские развлечения? У нас план, между прочим, будьте добры выполнить и перевыполнить, а там поговорим. Лет, может, через двести... И в эпицентре всего этого волею автора оказывается вполне адекватный, честный, отзывчивый, внимательный и даже, к своему большому несчастью, умный человек. Последнее обстоятельство служит для него постоянным источником нравственных мучений, он никак не может определиться - люди вокруг идиоты, или его гордыня не позволяет ему увидеть то, что открыто всем, кроме него? Это делает его необыкновенно трогательным персонажем. Например, когда его послушник исповедуется ему, что, судя по всему, переспал с инкубом, Саласар в качестве наказания просит его прочитать три раза "Отче наш" - один раз за себя и два за своего грешного наставника, который, как ни старается, не может поверить ни в инкубов, ни в суккубов. Чтобы помочь главному герою справиться с этой бедой, его преследует семейка колдунов, нанятых для этого любящим начальством, и радует почтенную публику фокусами. Инквизитор, видимо, в глубине души ценит такую заботу, поэтому, получив возможность поймать злоумышленников, гоняется за ними по лесу с криком: "Вернитесь, я всё прощу!" Но на них столь прогрессивные методы расследования не действуют, так что приходится воспользоваться помощью Голубого Ангела, то есть возлюбленной его секретаря по имени Май, которая, будучи сама ведьмой (или по крайней мере, считая себя таковой) проявляет куда большие способности к поимке колдунов, чем сеньоры инквизиторы. Все это заставляло меня просто попискивать от удовольствия, абсолютно отключившись от реальности, где соседи по маршрутке отсаживаются подальше от не в меру восторженной читательницы, а друзья при встрече молитвенно складывают руки: "Только не начинай опять про очаровательных инквизиторов! Мы тебе в чем хочешь сознаемся, только вычеркни это слово из своего лексикона!"
Во вторую очередь это - миссионер Ван Хельсинг из французского мюзикла "Дракула" - очень странный тип, который зачем-то притащил свою восторженную дочурку в Транссильванию, где её, естественно, тот час же покусали, и он вбил ей кол в сердце, конечно, попричитав по этому поводу в нескольких трогательных ариях.
В третью - персонажи из "Луденских бесов" Хаксли. Там в красках представлены и инквизиторы, и те, кто пострадал, как раз потому, что ими по сути не являлся.
Была еще куча персонажей, которые вообще не имели отношения к религии, но чем-то этот архетип для меня подпитывали. Но в моем внутреннем мире, конечно, намного больше места занимает мой собственный персонаж - единственный воображаемый друг, который у меня появился во взрослом возрасте.
Конечно, видела я его и раньше. Когда мне было четыре года, я часто не могла заснуть, потому что мне снился злой священник, который хотел забрать меня у родителей и отвести в монастырь, потому что из Библии я знала, что старший ребенок в семье должен принадлежать Богу, и была уверена, что когда родится моя сестра, меня отправят в монастырь, что меня совсем не радовало. Когда моя сестра родилась, а меня никуда не отправили, я успокоилась и забыла о нем.
А много лет спустя, в очень трудный жизненный период, я снова увидела его во сне. В какую-то грязную средневековую деревню должен был приехать инквизитор и все боялись его, потому что знали, что у них не все в порядке и он выведет их на чистую воду. Когда он появился, все начали рассказывать какие-то ерундовые грехи, оправдываться, жаловаться друг на друга и всячески доказывать свою благонадежность, но он их не слушал. Он отобрал у одного из них факел, зашел в круглый дом, стоявший на отшибе, поджег стену, так что она развалилась, и открылась замурованная комнатка, в которой была спрятана маленькая девочка, замотанная в ткань, похожую на пожелтевший рулон старых обоев. Все перепугались, потому что хотели скрыть, что среди них была ведьма, но он никому не сказал ни слова, поднял её на руки и увез с собой. Поселил у себя, вылечил, дал ей красивые платьица и стал воспитывать её. Но она действительно была ведьмой и общалась с духами, которые про всех знали что-то ужасное, так что она плакала, но ничего не могла сделать, а я, наблюдая за этим, была очень расстроена, потому что подозревала, что если он узнает, что это не клевета, то расценит это как предательство и наверняка сожжет её. Но когда он увидел это, он сказал мне - если ты подбираешь на улице котенка, можно ведь предположить, что у него будут блохи? И я в этот момент почувствовала, что все моменты, внушающие мне мистический ужас, для него вполне решаемы.
С тех пор я постоянно с ним общалась. Спрашивала совета по любому поводу, и он действительно говорил мне много ценного - настолько, что скоро даже мои подруги в сложной ситуации спрашивали меня, что бы им сказал мой Инквизитор. Он знал намного больше, чем я - однажды он даже подсказал мне фразы на арабском, чтобы мне помогли выбраться, куда надо, когда я заблудилась в арабском квартале Иерусалима. А еще он рассказывал мне многое про людей, с которыми я разговаривала, показывал мне всякие символические картинки, которые объясняли мне их поведение, когда я сама не могла этого сделать. И, как маленькая разбойница из мультика про снежную королеву, уверял меня, что никто не имеет права причинять мне зло, потому что если действительно понадобится, он сам меня накажет. И я действительно верила тогда, что если понадобится, он убьет меня - ведь бывают же случаи, чтобы человек загорелся на ровном месте и сгорел, почему бы со мной такому не произойти, если моя психика решит, что я подобного заслуживаю? На самом деле он не был заточен на то, чтобы судить такое сложное существо, как человек, но он мог судить других субличностей, даже тех о существовании которых я не знала - обнаружить их, разобраться в их сути и уничтожить их, если понадобится. Но не понадобилось ни разу, потому что в основе они все оказывались беззащитными и готовыми к компромиссу. Когда то, что они хотели донести, было принято и осознано, они возвращали энергию, за счет которой отделялись раньше, и исчезали. То же самое в итоге произошло и с самим инквизитором - он ушел, сыграв свою роль и адаптировав меня к жизни, где никто посторонний за тебя не отвечает.
Я очень благодарна своему последнему воображаемому другу и хочу написать про него роман - не исторический, конечно, а про непростую жизнь субличностей))) Надеюсь, он получится лучше, чем пьеса, где выросший и вернувшийся из крестового похода Фаэтон вынужден притворяться инквизитором, чтобы спасти своих сестер-гелиад, которые покончили с собой пока его не было, и в соответствии с Дантовской концепцией о посмретной участи самоубийц и с античным мифом, превратились в тополя.
Насчет картинок - я перерыла все поисковики, но действительно подходящей картинки не нашла, так что пусть будет это:
Комплементарная роль для этого персонажа - паства, которую он должен опекать. Эта паства настолько глупа и беспомощна, что если оставить её без присмотра, она немедленно погибнет, сойдет с ума и продаст душу дьяволу, поэтому её необходимо опекать, наставлять и защищать от любых самостоятельных шагов.
Антогонист - еретик. Это человек, который по какой-то причине угрожает сложившемуся положению вещей.
Сложно сказать, что у меня с этим персонажем общего, потому что он - моя часть, но при этом отрезаемая часть, которая воплощала в себя все то, что я себе запрещала на момент знакомства с ним. В первую очередь - здравый смысл, во вторую - ассертивность и убежденность в своей правоте. Я не могла себе позволить быть такой, а без этих качеств ты элементарно не выживешь, поэтому их пришлось воплощать для меня инквизитору. Так что я даже не знаю, относить эти качества к сходствам его со мной или к радикальным различиям.
Пять словесных ассоциаций: Тополиная ветка, наставник, субличность, друг.
Когда я была классе в шестом, я очень хотела стать знаменитой писательницей. Но сейчас не то, чтобы совсем этого не хочу, но совершенно не двигаюсь в эту сторону и даже не особенно намерена двигаться, потому что сейчас у меня в жизни другие приоритеты. И даже если я вернусь к литературе, то не чтобы прославиться, а чтобы писать только то, что мне действительно важно выразить - хотя бы для самой себя. А вот именно стать знаменитой... я бы не отказалась от премии Дарвина! И слава, и самовыражение, и поддерживать имидж не придется )))
Я разрывалась между Орфеем и царем Давидом, но античность в этом флешмобе уже всплывала, так что надо оставить квоту для библейских персонажей. Пусть будет царь Давид. 2. Краткая история персонажа.
Начиналось все очень пасторально - юный пастушок пас своих овечек и слагал песни, обращенные к Богу. Царь Саул тем временем заработал легкое психическое расстройство тем, что нарушил Божьи заповеди, и Давида позвали к нему, чтобы он играл на арфе и своим пением его успокаивал. При дворе (если уместно применять это понятие по отношению к тем временам) он быстро привлек на свою сторону всех придворных, подружился с царским наследником и женился на царской дочке. Когда же он еще и победил непобедимого врага Галиафа, запульнув ему в лоб камешком из пращи, его слава возросла так, что царь приобрел крайне неприятную привычку кидать копьем в своего менестреля, когда тот ему пел, так что поразмыслив, Давил сбежал от двора, а царь стал его преследовать. Давиду приходилось то прятаться по лесам, то скрываться у царя главных врагов Израиля, притворяясь сумасшедшим, то возглавлять шайку разбойников. Царь все это время продолжал его преследовать, при этом у Давида было множество возможностей убить его, но он никогда их не использовал, потому что считал невозможным поднимать руку на помазанника Божьего. Закончилось всё это тем, что священники объявили Давида царем Иудейским, отделив таким образом часть народа, которая доверяла ему больше, чем Саулу. После смерти Саула Давид перенес Ковчег Завета в Иерусалим, при этом пел и танцевал, а его жена едва не убилась фейспалмом от такого проявления чувств и разлюбила его. Он запретил человеческие жертвоприношения и идолопоклонство, а израильские богослужения сделал очень музыкальными и поэтичными по сравнению с тем, какими они были до него.
Он был очень хорошим и мудрым правителем, присоединил к государству много земель, подчинил себе священников и все его любили и уважали, однако он имел несчастье влюбиться в жену своего военачальника и отправил его на смерть, чтобы её заполучить. Потом к нему пришел пророк и сказал - знаешь, царь, есть у меня один знакомый, он очень богат и счастлив, у него всё есть, а у его соседа есть только одна маленькая овечка, но когда к нему пришел гость, мой знакомый забрал единственную овечку у бедняка и приготовил её. Давид был очень возмущен и потребовал, чтобы этот человек вначале заплатил за овечку вчетверо, а потом был казнен за то, что не имел сострадания. И тогда пророк сообщил царю, что это он - тот, о ком велся рассказ. Давид пришел в шок и ужас, и очень сильно раскаивался в произошедшем, сочинил при этом покаянный псалом, который входит во все христианские молитвенные правила. и хотя Бог принял его покаяние, все дальнейшие его несчастья считаются Божьим наказанием за недостойное поведение.
Дело в том, что к этому моменту у Давида подросли детки. И, как водится, на детках природа не просто отдохнула, она уволилась. Началось все с того, что старший сын изнасиловал свою сестру, а Давид не наказал его за это достаточно сурово. Тогда другой сын, Авессалом, решил за неё отомстить и убил своего брата, а сам сбежал из дома и прихватил с собой половину армии. Давид очень любил своих детей, поэтому и его никак не наказал, а попросил вернуться обратно. Тот вернулся, чтобы устроить революцию, а царю Давиду пришлось просить, как в юности, скрываться в лесах. Авессалом преследовал его и по дороге зацепился волосами за дерево и так погиб. Несмотря на все, что его сын натворил, царь Давид плакал над ним и говорил, что был бы счастлив, если бы ему дали возможность умереть вместо него. Тогда следующий по возрасту сын решил, что по сравнению с братьями очень скучно живет, и тоже восстал против отца. Поняв, что это, кажется, никогда не закончится, царь Давид отрекся от престола в пользу самого младшего из своих сыновей, рожденного от той самой женщины, которую он отобрал у подданного, и этот сын вошел в историю, как один из самых мудрых и справедливых правителей всех времен и народов - царь Соломон. 3. История Ваших взаимоотношений с персонажем.
В детстве мне доставляло большое удовольствие следить за его приключениями, однако авторитет библейского персонажа слишком велик, чтобы попытаться внутренне с ним подружиться, поэтому я никогда не чувствовала с ним особой связи, как с большинством остальных персонажей, упомянутых в этом мобе. Но вот его псалмы я всегда любила, особенно, когда их поют - они очень поэтичные, древние и звучат, как какие-то эльфийские заклинания (только не когда старенькая бабушка читает их себе под нос).
Господь Бог. Он всегда обращен к Нему и относительно Него выстраивает отношения со всеми остальными персонажами. 7. Антагонист.
Удивительно, но как раз такого в этой истории не наблюдается. Царь Давид никому не противопоставляется и хотя многие его преследуют, он продолжает относиться ко всем по-человечески - от Саула до Авессалома, он практически не меняет к ним отношения из-за того, что они хотят его убить!
8. Что у Вас с этим персонажем общего?
Признание монархии идеальной формой правления?
9. Чем Вы радикально отличаетесь?
Мне совершенно не свойственно такое доверие миру и философское отношение к человеческим слабостям. 10. Пять словесных ассоциаций.
Мои любимые звуки - те, которые звучат по-женски и на внутреннем экране пишутся пастельными тонами - В, Л и Ф. Если привести их к общему знаменателю. получится В, потому что она парная к Ф, но звонче, ил люди, которые не умеют произносить Л, произносят её. А еще это инициалы моей любимой героини - Виолены Веркор из пьесы Поля Клоделя "Извещение Марии", которая в моем представлении - лучшее художественное произведение всех времен и народов.
Из всех архетипов этот для меня самый "затычный", потому что все персонажи, которых я люблю, верю в них и действительно считаю мудрыми, проходят для меня по какой-то другой статье - святой, менестрель, наставник, правитель, а вот именно мудрец, который все постиг и являет теперь свою мудрость миру, представляется чем-то полумертвым и карикатурным, защищающим далекие от жизни ценности, как Дамблдор из Дамбигадов или валар из многочисленных фиков тех, кто их не любит. В итоге я нашла-таки одного персонажа, который максимально воплощает мнение автора о мудром существе, и при этом то, что он собой являет, действительно внушает мне уважение и доверие, потому что в первую очередь, это поэтично, а уже потом - морально.
1. Кто наиболее полно воплощает данный архетип?
Лев Аслан - божество, создавшее Нарнию.
2. Краткая история персонажа.
Бог в облике льва, сын великого императора из страны за морем, своей песней создал мир - Нарнию, в которую в разных повестях попадать главные герои. Он появляется в критические моменты и меняет ход истории, но только тогда, когда народ и герои к этому готовы. При этом он не правит сам и не вступает в битву, а направляет тех, кого призвал. В одной из частей он пожертвовал собой, чтобы спасти предателя, потому что несмотря на все могущество, он не мог отобрать у злой колдуньи того, кто пришел к ней по собственной воле, но можно было заменить одного другим, так что Аслана принесли в жертву, привязав к каменному столу, но на утро стол раскололся и Аслан воскрес, посадил девочек к себе на спину и пошел расколдовывать тех, кого колдунья обратила в камень. В каждой повести он активно участвует и на нем действительно держится мир, хотя действуют, конечно, в основном, ребята.
3. История Ваших взаимоотношений с персонажем.
Когда я была дошкольницей, я не просто любила Нарнию, я там практически жила. С истинно миссионерским рвением я доказывала подружкам, что в шкафу есть волшебная страна, и уже во взрослом возрасте они мне говорили, что на тот момент и не думали сомневаться, что у меня она там реально есть. В честь другой части я едва не спрыгнула в люк и действительно искала повсюду признаки того мира. А Аслан... я понимала, что автор имеет в виду настоящего Бога и все, что этот персонаж говорил, воспринимала действительно как откровение и истину в последней инстанции. В том числе то, что прямым отражением веры не являлось - например, то, что он не пускал в Нарнию детей, когда они вырастали - я из этого сделала вывод, что чем старше человек, тем меньше в его жизни света и творчества, и тем он хуже как личность, поэтому долгое время пыталась задержать детство. Я спала на верхнем этаже двухъярусной кровати и известка надо мной была потертой, и в этом пятне я видела лицо льва. Когда мне исполнилось семь лет, эта кровать испортилась и меня переселили на землю, это было для меня настоящей трагедией и прощанием с детством, ведь теперь, снизу, пятно на потолке выглядело просто как пятно!
Хроники Нарнии действительно определили мое мировоззрение на много лет вперед, и Аслан мне часто снился даже во взрослом возрасте, и всегда оставлял за собой свет, покой и радость. Для себя я называю его детским Богом
4. Картинка.
5. Музыкальная ассоциация.
6. Комплементарная роль.
Дети, которых он делал королями. В первую очередь, Люси - она в него всегда верила, даже тогда, когда практически весь мир о нем забыл, даже тогда, когда все главные герои стали взрослыми, даже тогда, когда они умерли.
7. Антогонист.
Белая колдунья. Похожа на снежную королеву, но, на мой взгляд, куда более эффектная дама. В детстве она реально казалась очень страшной - не вздумай обмануть меня, я вижу сквозь стены и череп... элемент Нарнии, который мне не хотелось затаскивать в наш мир. 8. Что у Вас с этим персонажем общего?
Думаю, с детьми у меня куда больше общего, чем с ним, потому что он всё-таки очень архетипический. Но в целом я разделяю его мировоззрение и способ, которым он доносит свои мысли, я бы очень хотела тоже практиковать почаще. 9. Чем Вы радикально отличаетесь?
Для меня он детский Бог, а я не ребенок и не божество.
В целом, из знаменитых людей (и не только них) я хотела бы провести вечер с тем, от кого можно почерпнуть благодати - мира, спокойствия, человеческого достоинства. Чтобы вспоминать о них, когда надо будет потом восстановить в себе чувство, каким человек должен быть. От экстраординарной личности ждешь особой энергетики, которую можно сохранить себе и подбадривать ею себя потом. И достаточно сложно рассчитать, кто из великих людей обладал такой и хотел ею делиться.
Думаю, я хотела бы провести вечер с Жанной Д'Арк. Желательно, до того, как она отправилась на подвиг - просто посмотреть, как она улыбается, как прядет или вышивает, как зажигает свечи и водит хороводы у дерева фей. Еще я хотела бы послушать проповедь Франциска Ассизского - это, конечно, не целый вечер, но мне очень интересно, был ли он в жизни эмоциональным или отстраненным и можно ли было бы по его поведению предположить, что это тот самый человек, который проповедует птицам и называет волков своими братьями, а солнце и луну - сестрами. И я бы хотела увидеть, как Людовик Святой разрешал дела своих подданных - выглядел ли он при этом грустным и усталым или относился к этому с юмором.
Не многовато ли мне святых? Думаю, нет, потому что перечисляя исторические личности, я ориентируюсь на их общий знаменатель, который может быть выражен в них и во многих других, в том числе, ныне здравствующих людях, с которыми провести вечер вполне возможно, и заниматься при этом можно чем угодно при минимальном совпадении интересов, для меня смысл в этом действии всегда будет один - полюбоваться, проникнуться и сохранить их в своем сердце.
Когда я начинала писать этот пост, я почти что ревела из-за не имеющих к нему отношения проблем, а теперь на душе светло и радостно, хотя я никого не увидела и даже не представила, а просто вспомнила, что все эти люди когда-то на самом деле существовали, и существуют и сейчас - может быть, не настолько знаменитые, но такие же по сути...
Эту пьесу я написала в четырнадцать лет, потом множество раз переделывала, и хотя, конечно, сейчас я я бы многое написала совсем иначе, она до сих пор мне дорога, как символ веры. Вообще, я не планировала в этом дневнике вывешивать свои произведения, но в персонажном и остальных мобах она постоянно вспоминалась , так что в итогеCa2(Mg,Fe,Al)5(Al,Si)8O22(OH)2 спросила меня, о чем идет речь, и я подумала, что будет уместно её здесь выложить Гвоздика Фаэтона
Действующие лица: Фаэтон. Анкорина, его душа Гелеос, бог Солнца и Магистр крестоносцев. Все остальные.
От одного воздержись, - что казнью должно называться, Честью же – нет. Фаэтон, не дара, но казни ты просишь!
В темноте навстречу друг другу продвигаются две едва различимые фигуры. От них разносится заунывный звон колокольчиков.
Когда чуть светлеет, становится ясно, что это не прокаженные, а выпускники с колокольчиками, приколотыми к одежде. Первый раз они проходят друг мимо друга, несмотря на то, что старательно прислушиваются. Дойдя до края сцены, девочка садится на стоящую там и накрытую какой-то тёмной тканью тачку. Мальчик, дойдя до другого края, зажигает свечу и старается осветить себе путь.
А н к о р и н а. Фаэтон, ну где ты там? Фаэтон подбегает к ней и обнимает. Она целует его руку.
Ф а э т о н. Я думал, что мы уже никогда не увидимся! Другие ведь расстались намного раньше. Интересно, помнят ли они, как выглядели их души, или уже забыли и живут, как в обмороке? А н к о р и н а. Какая разница! Какое тебе дело до других? Ф а э т о н. Когда я смотрю на них, я понимаю, что нам грозит. Что в один прекрасный день, я просто не увижу тебя рядом и буду видеть только то, что и без меня всем видно, мечтать о том, о чем положено мечтать и никогда такая тачка не будет колесницей Гелиоса! А н к о р и н а. Но ведь она ей и не была никогда! Ф а э т о н. И ты туда же! Даже ты не веришь мне? А н к о р и н а. Я буду верить в то, во что ты скажешь. Во что ты веришь? Ф а э т о н. Я верю в воскресение Христово! И в наше собственное воскресенье, в жизнь будущего века, где человек не разделен со своей душей, где нет нужды ежесекундно выбирать: наша бессмысленно-приветливая деревня, в которой мне знаком каждый камень, каждая приблудная кошка, в которой время отмеряют от весны до осени – каждый год известно, чего ждать в какое время – когда собирать ягоды и грибы, плести корзины, сеять рожь или пшеницу, а заодно, когда смеяться или плакать, крестить детей и отпевать умерших… А н к о р и н а. … или наше торжественное и ненадежное мироздание, в котором и у певчей птички есть клыки, а демоны поют под окнами романсы и дарят школьницам цветы на день святого Валентина. А каждая капля дождя таит в себе войну, чуму или морских чудовищ, способных проглотить звёзды и луну из поля зренья одного, чтобы рассыпаться фейерверком для другого. Дворцы и храмы, кладбища и тюрьмы построены, чтоб простоять века, но стоит отвести взгляд и вот, табличка снова чиста. Ф а э т о н. Но ведь они же настоящие. Помнишь, как ваш конь перескочил через границу? А н к о р и н а. Да уж, я еле тебя оттащила от него. Ф а э т о н. Все пытались к нему подобраться, и только мне он лизал руки, но когда я поднял голову, я увидел, что глаз у него нету, одни только челюсти! А н к о р и н а. Конечно. Он надеялся усыпить тебя, а потом сожрать твои глаза. Такова сила лжи – делать прекрасным – уродливое, и осмысленным – пустое. Ф а э т о н. Какая у неё может быть сила? Только Богу подвластно претворить воду – в вино, а свинец – в золото. А н к о р и н а. Но тачка так и останется тачкой. Ф а э т о н. Но ты же обещала! Только что! И что ты прицепилась к этой тачке? Как будто я не знаю, что ты хочешь мне сказать! Как будто я не слышал сотню раз, не знаю сам – каждая мать зовёт своего ребёнка Солнышком, и золотистые волосы здесь у каждого второго, и смотреть на солнце не щурясь в моём возрасте тоже не сложно научиться, я и не спорю… Но я помню Его, понимаете вы все или нет? Помню, как я играл у Него на коленях, как Он целовал мои волосы, и да, я не ослеп, смотря в Его глаза, потому что ради меня Он всегда снимал свой солнечный венец, и играл со мною, как простой смертный. Как я могу Его забыть? Хоть ты должна понимать, дело здесь не в моей гордыне – я могу забыть себя, тебя, всё множество миров, небо и землю, но в Нём Одном я никогда не усомнюсь. И даже окажись всё это сном, ошибкой… прелестью… Кому какое дело? Против кого это преступление? Кто пострадает от того, что я всю жизнь буду верить в это и буду счастлив? А н к о р и н а. Но Фаэтон, ты же не понял! Ф а э т о н. Это ты не понимаешь, что вот-вот и для нас наступит миг, когда любой наш шаг будет вести всё дальше от границы, и не важно – в правую сторону или в левую, везде нас будет ждать наказание. А н к о р и н а. Если нельзя ни вправо, ни влево, то пойдём наверх. В Иерусалим. Ф а э т о н. Что? А н к о р и н а. Ты спрашиваешь, верю ли я тебе и сердишься, что верить невозможно. Но я верю. И знаю. (Достаёт кольцо.) Если ты помнишь, как играл у Него на коленях, значит, должен помнить, что оно всегда было у Него на пальце. Но когда Он возглавил крестовый поход, он оставил свое кольцо мне, ведь ты был совсем ребенком. Поэтому я ничего не боюсь. (Прижимает кольцо своей ладонью к его, их руки начинают светиться.) Поэтому меня так раздражают эти игры. Потому что ты настоящий и можешь сделать что-то по-настоящему, а не кружить без толку по заднему двору в надежде изобразить вращение светил. Эта тачка – никуда не годная колесница, но знаешь, для чего она здесь стоит? (Сдёргивает покрывало, внутри оказываются продукты – сахар, гречка, мука и хлеб в мешках.) Здесь собирали пожертвования от вашей деревни. Думаю, те, кому они предназначаются, будут больше рады ей, чем псевдоколеснице. Ф а э т о н. наверное. А кому они предназначаются? А н к о р и н а. Крестоносцам. Они остановились неподалеку. Ф а э т о н. Тем самым крестоносцам, которых мой Отец собрал?
Анкорина неуверенно кивает.
Ф а э т о н. Какая же ты умничка! Ты проводишь меня к ним?
Берутся за две ручки тачки и уходят, таща её за собой. От её колеса на земле остаётся яркая полоса, но они её не замечают.
С Ц Е Н А 2
Рассвет. Лагерь крестоносцев. Чуть в отдалении тачка с пожертвованиями. Прислонившись к ней, спят Анкорина и Фаэтон. Фаэтон просыпается, начинает расталкивать Анкорину.
Ф а э т о н. Душе моя, душе моя, восстани, что спиши? А н к о р и н а. (Сонно). Отвяжись! Ф а э т о н. Так, это ещё что такое? Подъём, я кому сказал!
Анкорина кидает в него булкой. Фаэтон уворачивается.
Ф а э т о н. Ах так! Тогда тебя ожидает смертная казнь через защекотание!
Щекочет её, она отбивается, вскакивает. Они подходят к лагерю, бродят среди палаток.
А н к о р и н а. Ну что, доволен? Они все спят, как нормальные люди.
Фаэтон качает головой, заглядывает в одну из палаток.
Ф а э т о н. Там никого нет. А н к о р и н а. Да вон они!
Крестоносцы давно проснулись и все стоят на коленях, а Эпаф читает молитву. Фаэтон и Анкорина подходят и становятся на колени рядом со всеми.
Э п а ф. Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra. Panem nostrum quotidianum da nobis hodie. Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. Amen.
Эпаф благословляет всех. Крестоносцы поднимаются и начинают день.
1-ы й к р е с т о н о с е ц. Эпаф, а можно я с кем-нибудь поменяюсь местами? Мой сосед по палатке стырил у меня перчатки. 2-о й к р е с т о н о с е ц. Ничего я не… и вообще, почему у него их две, а у меня – ни одной? Э п а ф. Разберитесь как-нибудь сами, а? Устроили перебранку, как старухи на базаре! Кто сегодня готовит обед? 3-и й к р е с т о н о с е ц. Я же уже не раз предлагал установить дежурство… Э п а ф. Ясно. Значит, никто? 4-ы й к р е с т о н о с е ц. У нас мука закончилась. Э п а ф. Кто должен был её купить? 5-ы й к р е с т о н о с е ц. Гийом. Э п а ф. И где он?! 6-о й к р е с т о н о с е ц. В своей палатке, изучает трактат «О граде Божием» в надежде найти в нём подтверждение тому, что нас предсказывала Кассандра. Э п а ф. Ну как же, это стоит того, чтобы всех оставить голодными и проспать общую молитву. Все смеются.
Э п а ф. Да нет тут ничего смешного! Плакать надо! 7-о й к р е с т о н о с е ц. И правда, через месяц конец света, а мы толкуем про обед! 1-ы й к р е с т о н о с е ц. Что? 2-о й к р е с т о н о с е ц. Конец света? 3-и й к р е с т о н о с е ц. С чего ты взял? 7-о й крестоносец. Цыганка у церкви предсказала. Э п а ф. Боже Правый! Создай их всех обратно! (Фаэтону.) А ты ещё кто такой? А н к о р и н а. Это Фаэтон, сын вашего Магистра. Ф а э т о н. (Дергает её). Помолчи! Э п а ф. Вот как? Что-то я сомневаюсь, что у Магистра есть дети, там более, такие, эмм, доблестные. Ф а э т о н. Если я стану крестоносцем, то буду не менее доблестным, чем вы. Э п а ф. Да что ты говоришь? И что ты намерен делать? Ф а э т о н. Быть светом миру, солью земли, взять свой крест и следовать за Господом и на Фавор, и на Голгофу.
Эпаф слушает, кивает и неожиданно отвешивает Фаэтону такую оплеуху, что тот падает.
Э п а ф. Лялякать ты научился, а что должен подставлять вторую щеку, не помнишь? Ф а э т о н. (Поднимается и отходит подальше). Для посвящения в рыцари достаточно и одной пощечины, а если вы по-христиански хотите меня бить, то снимите сначала вашу рыцарскую перчатку – не думаю, что Богу угодно, чтоб вы меня убили. Э п а ф. А ты уже решаешь за Бога, что Ему угодно, а что нет? Ты вообще в своем уме? Не знаешь, что без смиренья нет спасенья? А н к о р и н а. А ты что знаешь о смирении, лицемерная рожа? Ф а э т о н. Ты замолчишь сегодня, или нет? А н к о р и н а. И не подумаю! Когда священники перепутали списки, и детей, пришедших на первое причастие, отправили на порку, все, естественно, вопили, как резаные поросята, и только Фаэтон радовался, потому что он знал, что первое причастие должно быть торжеством во чтобы то ни стало! Э п а ф. Забирай свою полоумную подружку и проваливай. Ф а э т о н. Да я её не знаю! Она только помогла привезти вам тачку с пожертвованиями, вот и всё. Э п а ф. Вот с этого и надо было начинать. Пожертвования – это очень кстати. Я бы, может, и взял тебя с собой, только без няньки. Ф а э т о н. Но я же говорю вам, что не знаю, кто это такая! Э п а ф. Зато я знаю. Это мелкий дьяволёнок. Такие часто попадаются по пути и пытаются внушить высокомерные мысли и соблазнить на бесчестные поступки. Стоит ей протянуть глоток воды, она решит, что ты продал ей душу. Ф а э т о н. Но ведь она и есть моя душа, и соблазнила она меня пока только на то, чтобы пойти за вами… Э п а ф. Вот оно что! Хороший же из тебя выйдет крестоносец, если даже сюда тебя привела девчонка! Ф а э т о н. Так девчонка или дьявол? Э п а ф. Какая разница! Ей здесь в любом случае не место. А ты, если правда хочешь стать рыцарем, то ступай в церковь, и оставайся до рассвета перед алтарем, а когда выйдешь, не говори никому о том, что там увидишь. Надеюсь, с этим ты справишься без посторонней помощи?
С Ц Е Н А 3
Ночь. Запертая церковь. Тишина.
Ф а э т о н. Кажется, я сегодня первый раз в жизни один. (Оглядывается по сторонам.) И чего я боялся? ( Достаёт уголёк, рисует на стене солнышко, опомнившись, стирает его рукавом.) И чем тут заниматься до утра? Интересно, если улечься спать на лавку, Эпаф догадается? Да он сам виноват, это ведь по его милости у меня теперь голова раскалывается.
Подходит к второй лавке от алтаря, с неё вскакивает нищий. Вся его кожа в шрамах, один глаз заплыл, а другой прикрыт окровавленной повязкой. Фаэтон шарахается в сторону, но с соседней лавки поднимается ещё один нищий – спутанные седые волосы закрывают одну половину его лица, вторая – полностью обгорела. Фаэтон с воплем бросается обратно к алтарю, но натыкается на старуху с синим от удушья лицом. Со всех лавок поднимаются сонные и обгоревшие нищие.
С т а р у х а. Ну что? Сам не спишь и другим не даешь? Ф а э т о н. Простите! Ради Бога простите, я думал, я здесь один. С л е п о й н и щ и й. Ты кто такой? Ф а э т о н. Я Фаэтон … и крестоносец, кажется. (Про себя.) Точнее, буду им, если доживу. П о л у л ы с ы й н и щ и й. А мы – жертвы пожара. Эту церковь раньше сожгли до тла. Ф а э т о н. Сарацины?
Нищие смеются.
С л е п о й н и щ и й. Нет. Крестоносцы. Ф а э т о н. Вы в этом уверены? П о л у л ы с ы й н и щ и й. Конечно. Будь это сарацины, они бы заперли дверь. Ф а э т о н. Так дверь была открыта? Почему тогда вы не выбрались?
Нищие смеются, шушукаются, говорят «Думаешь, всё так просто?», «Вот ещё» и т.д.
С т а р у х а. Да я бы если бы и захотела, не доковыляла бы до выхода. С л е п о й н и щ и й. Меня сосед окрикнул, я не хотел ему показывать, что даже пожар не могу заметить без его подсказки. П о л у л ы с ы й н и щ и й. А я здесь сторож. Я хотел последним выйти, чтоб запереть дверь. Ф а э т о н. Если бы я был здесь, я бы не допустил такого! С л е п о й н и щ и й. И что бы ты сделал? Ф а э т о н. Я бы зашел сюда и выгнал вас из церкви. П о л у л ы с ы й н и щ и й. Да что ты? Если ты такой герой, то почему сейчас ничего не сделаешь? Ф а э т о н. Потому что я дурак! Простите меня, я никогда не видел раньше жертв пожаров. Позвольте, я расчешу ваши волосы?
Нищий протягивает ему гребень, Фаэтон расчесывает ему остатки волос. Потом подходит к слепому нищему, подносит ему святой воды, промывает ему ожоги, а на глаз повязывает платок, потом подходит к старушке.
Ф а э т о н. Могу ли я чем-нибудь утешить вас? С т а р у х а. Да ничего мне от тебя не надо, сынок, только в глазки твои ясные посмотреть, ведь жаль мне будет, если они больше не увидят солнечного света. Ты мальчик смелый, честный и отзывчивый, но про одно тебе не стоит забывать – на Божьем суде председательствуют два трубадура и одна морская свинка, помни об этом, когда станешь крестоносцем, может быть, это единственный ключ к твоему спасению. Ф а э т о н. Почему, матушка? С т а р у х а. Вы думаете, что если взяли крест, Господь простит вам все ваши прегрешенья. Может, и так, кто знает, только ты… ты не простишь. Ф а э т о н. Матушка, лучше вы простите нас.
Целует ей руку. Развязывает кошелек и раздаёт нищим деньги, когда остаётся последняя монетка и одна нищенка, он поднимает глаза и видит Анкорину. Та протягивает руку за подаянием, но он бьёт её по руке, отворачивается и кладет монету в ящик с пожертвованиями.
А н к о р и н а. Ты что, действительно отречешься от меня ради людей, которых увидел впервые в жизни? Ты что, не понимаешь, что никто никогда не будет любить тебя так, как я, а им ты нужен, как собаке пятая нога? Ф а э т о н. Ну и что! На мне свет клином не сошелся. Какая разница, как они относятся ко мне, если они знают путь к Иерусалиму и могут молиться так, чтобы Господь их слышал? А что мы можем? Лишь мечтать и смотреть сны о чем-то, что бы оправдало нашу жизнь. Я ищу большего. А н к о р и н а. Но разве это значит, что я больше не заслуживаю и капли милосердия, как все остальные? Взгляни на меня, я ведь тоже живая… Может быть, слишком живая? Хочешь, я стану тихой и покорной, слова никому не скажу? Я даже просить у тебя больше ничего не буду, только поцелуй меня на прощание, чтоб мне было светлее ждать твоего возвращенья. Ф а э т о н. Вот глупое создание! Я не вернусь никогда. А н к о р и н а. (Опускается на колени). Тогда обмокни пальцы в святую воду и благослови меня, чтоб больше никогда не видеться. Ф а э т о н. Я не священник, чтоб тебя благословлять. Да и откуда мне знать, что ты намерена дальше делать и на что ты просишь моё благословение? Дверь церкви приоткрывается, Фаэтон хочет выйти, но Анкорина вскакивает и бросается ему на шею.
А н к о р и н а. Не оставляй меня! Только я знаю, что ты действительно сын Солнца! Ф а э т о н. (Отталкивает её). Дурочка! Ещё раз встанешь на моём пути, я убью тебя! (Выходит.) А н к о р и н а. Нет, Фаэтон, ты не убьешь меня. Куда тебе! Думаешь, так легко погубить бессмертное создание? Может, и легко. Но не тебе. Она права – ты не простишь. Не сжалишься, если я выколю себе глаза и стану слепой нищенкой, и не напишешь моё имя на щите, если меня объявят королевой. Почему, почему ты не приказал мне умереть? Я бы послушалась. Нам бы обоим было легче. Тебе больше некого было бы стыдиться. И твой отец был бы тобой доволен. А я сочла бы счастьем знать о том, что ты когда-нибудь вспомнишь обо мне в Иерусалиме. Но нет, ты не сказал мне умереть, ты сказал верить в то, во что веришь ты. Что ж, я верю. В то, что ты свят, как и все твои крестоносцы. В то, что Иерусалим стоит того, чтобы сжигать по пути церкви и забывать оставшихся позади. И даже в то, что я – дьявол, которому нельзя дать глотка воды, не заключив с ним опрометчивую сделку, твоё проклятье, главная преграда к твоему спасению. Я слушаюсь и повинуюсь, глупый мальчик. Упаси тебя Господь от того, чтобы ещё раз встретиться со мной!
С Ц Е Н А 4
Вечер. Крестоносцы у костра.
1-ы й к р е с т о н о с е ц. … и мы не причинили им никакого вреда, кроме того, что перерезали им горло. Ф а э т о н. Вот это подвиг! 2-о й к р е с т о н о с е ц. Подрастёшь – поймешь. Ф а э т о н. Это насколько же надо подрасти, чтобы хвастаться убийством беззащитных женщин? В с е. Беззащитных?! 3-и й к р е с т о н о с е ц. Это сарацинки - то беззащитные? Да одна такая стоит целой армии! Им подчиняются демоны и тени, и джинны и языческие боги, каждой из них дана на земле власть погубить того рыцаря, который имел неосторожность взглянуть в её глаза. Ф а э т о н. Кем может быть дана такая власть? Не Богом же? 4-ы й к р е с т о н о с е ц. Луной, которой они поклоняются с тех пор, когда ещё звались нимфами Дианы. Ф а э т о н. Нашим спасением распоряжается луна? Пусть сарацинки в это верят, коли им это угодно, но если эти суеверия обретут власть над нами, то это будет лишь наша вина. 5-ы й к р е с т о н о с е ц. Наша вина, наша вина, наша великая вина… Вот только едва ли это осознание будет сильно радовать в аду. 6-о й к р е с т о н о с е ц. Конечно, если бы не наши суеверия, они бы близко к нам не подошли. Но не так просто им противостоять, когда любое порождение нашего сознания, любой образ, нечаянно вызванный нами из небытия, предстанет перед нами по их слову, и будет упрекать, что создав его, мы не смогли дать ему живую душу, и заберет себе нашу.
Фаэтон падает в обморок.
6-о й к р е с т о н о с е ц. Эй, что с тобой? Ф а э т о н. Ничего, голова закружилась. 7-о й к р е с т о н о с е ц. Правда? А не принес ли ты нам чуму, приятель? 1-ы й к р е с т о н о с е ц. (Кладет руку Фаэтону на лоб). Нет, ничего страшного. Я тоже был потрясен, когда всё это понял. 2-о й к р е с т о н о с е ц – 7-ому. Это у тебя чума головного мозга! Я даже догадываюсь, где ты её подхватил – там, где тебе предсказали конец света. Нельзя же всё время чего-то бояться? 7-о й к р е с т о н о с е ц. Лучше перебдеть, чем недобдеть. Ф а э т о н. Если набрать гвоздик и взять с собой, то не заразишься, даже если поселишься в чумной деревне. 3-и й к р е с т о н о с е ц. Я надеюсь, ты это на себе не проверял? 4-ы й к р е с т о н о с е ц. Да хватит тебе! Красиво же! 5-ы й к р е с т о н о с е ц. Действительно красиво. И такое поверие на самом деле существует, Луи Святой ввел его. 6-о й к р е с т о н о с е ц. А я видел неподалеку гвоздики, можно было бы их набрать.
Все встают, чтобы идти за гвоздиками, но встречают Эпафа с Гийомом. Те вынуждены прервать оживленный спор.
Э п а ф. Далеко собрались? Ф а э т о н. Гвоздики собирать. Э п а ф. Да что вы? А завтра на общей молитве будут полтора человека, а остальные собрались дрыхнуть до полудня? И не надейтесь! Настоятельно советую всем разойтись по палаткам. И часового не забудьте выставить! В с е . Да ну… 1-ы й к р е с т о н о с е ц. Да что у нас воровать-то? 2-о й к р е с т о н о с е ц. Кроме, разве что, нашего ревностного полководца? Э п а ф. Так, это ещё что такое? Вот ты и будешь часовым, раз такой умный. 2-о й к р е с т о н о с е ц. Пинчес тиранитос! Я сегодня ужин готовил. Пусть Гийом идет, он в очередной раз забыл муку купить! Э п а ф. Распинчес дураколиус! Поговори мне ещё! (Даёт 2-ому крестоносцу пощечину, тот картинно закатывает глаза и подставляет другую щеку.) Э п а ф. Ладно, иди спать. Гийом, потом договорим. Гийом понуро направляется к границе лагеря. Все остальные расходятся, кроме Фаэтона.
Ф а э т о н. Гийом, ау! Хочешь я постою вместо тебя? Г и й о м. Конечно! Что бы я только без тебя делал? (Собирается уйти, но возвращается.) Постой-ка! А почему ты перед всеми не вызвался? Ф а э т о н. Эпаф не разрешил бы. Я вчера дежурил. Г и й о м. И позавчера?
Фаэтон кивает.
Г и й о м. Так дело не пойдет. Ты же потом свалишься по дороге. Ф а э т о н. Не свалюсь. (Улыбается.) Иди, отдыхай, я всё равно спать не буду. Г и й о м. Это ещё почему? Ф а э т о н. Не хочу. Г и й о м. А если честно? Хочешь быть святее Папы Римского? Ф а э т о н. Нет-нет! Я просто… стоит мне закрыть глаза, я слышу, как девушка плачет. Она говорит, что ей темно, и холодно, и страшно, и только я могу её согреть и осветить ей путь, и плачет, плачет, как маленькая… Разве тут уснешь? Г и й о м. Что за чертовщина! И за кого ещё ты так дежурил? Ф а э т о н. За всех, кроме Эпафа и тебя. Г и й о м. Не удивительно тогда, что тебе сняться сны наяву. Ещё раз увижу, что ты дежуришь здесь за кого-нибудь другого, поколочу обоих! Иди, отдыхай. И выбрось это из головы. Ф а э т о н. Если бы я мог!
Уходит, но не к лагерю, а в противоположенную сторону.
Г и й о м. Эй, ты куда? Ф а э т о н. За цветами!
С Ц Е Н А 5
Фаэтон спускается к озеру и останавливается в растерянности.
Ф а э т о н. Знать бы ещё, где они растут… И зачем они мне, никто ведь не заболел? Да и в чумную деревню тоже пока никто не собирается.
Опускается на колени у озера, смотрит на своё отражение, выглядящее в лунном свете совсем бледным, бесцветным и унылым. Чтобы исправить это, Фаэтон мажет нос в глине и корчит смешную рожицу. Ночная бабочка порхает вокруг него, потом подлетает к отражению и накрывает крыльями его глаза, затуманивая картинку. Фаэтон поднимает голову и видит перед собой Анкорину. Теперь она выглядит совсем иначе – от её распущенных волос исходит сияние, её кожа молочно - бела, как у призрака или ангела, а глаза почти полностью состоят из зрачка, и её туника кажется сотканной из лунного света.
А н к о р и н а. Я знала, что когда-нибудь увижу тебя на коленях! Ф а э т о н. Так удобнее… Я просто наклонился к воде. А н к о р и н а. Что ж ты тогда не поднимаешься? Или теперь ждешь моего благословения? Опускает пальцы в воду, подносит ко лбу Фаэтона, но он встаёт и перехватывает её руку у своего лица. Ф а э т о н. Скажи мне, где теперь кольцо Моего Отца? А н к о р и н а. Я вернула его. Ф а э т о н. Кому? А н к о р и н а. Тому, кто дал. Магистру крестоносцев. Ф а э т о н. Как? Ты Его видела? Говорила с Ним? И после этого ты можешь плакать?! А н к о р и н а. Нет, я уже давно не плачу. Ф а э т о н. Правда? А кто же тогда? А н к о р и н а. Кто плачет? Мне откуда знать? А-аа, стой-ка, тебя что, совесть замучила?
Фаэтон молчит.
А н к о р и н а. Что, правда что ли? (Улыбается.) Да ты всё ещё ребенок! Ф а э т о н. Это моё преступленье? А н к о р и н а. Да брось ты! Я про то, что, будучи детьми, мы вечно держались за руки, боялись потеряться, отойти слишком далеко от границы и не вернуться больше. А потом ты понял, что возвращаться больше не надо. Вот так это и происходит. Никто не отнимал у нас друг друга, непреодолимая пропасть не пролегла на границе наших миров, просто ты увидел что-то, что значит для тебя больше, чем всё, что связывало нас. И что тебе теперь до того, что Анкорина плачет? Выше нос, Ваше Сиятельство! Ф а э т о н. Случись всё наоборот, я никогда бы не простил тебя. А н к о р и н а. Да нечего тут прощать. Просто будь теперь верен своим, и никогда не пытайся проникнуть к нам. Ф а э т о н. К нимфам Дианы? Как ты могла увидеть Моего Отца, став лунной сарацинкой? А н к о р и н а. Жрицы луны знают путь на небо. Где же, как ни там, легче всего Его встретить? Вообще, я много кого видела с тех пор, как мы с тобой расстались. Мои глаза стали ночной бабочкой, теперь я вижу то, что никто другой не видит – что мир вокруг полон воды, что рыбы плавают сквозь нас, как указатель, что стебли звёзд доходят до земли и как они колышутся от ветра, и что луна – это лишь желтая гвоздика с привкусом серебра. ( Протягивает ему желтую гвоздику.) Ты ведь за ней пришел сюда? Только она не лечит чуму. Эта пила лишь дождевую воду, а те, которые ты ищешь, растут на крови. Когда Диана видит мальчиков вроде тебя, она выцарапывает им глазки, и на том месте вырастают цветы, готовые защищать тех, кто не поклонялся луне.
Обнимает его, хочет поцеловать его губы, но из тени неожиданно выходит Гийом и хочет её убить. Фаэтон хватается за лезвие его меча руками, чтоб отвести удар. Анкорина прижимает его ладони к губам и жадно слизывает кровь.
Г и й о м. (Прикрыв глаза ладонью). А ну, брысь отсюда! (Анкорина исчезает.) Ну и что же ты творишь? Ф а э т о н. Прости – прости – прости! (Целует ему руку.) Г и й о м. За что? Ведь это я тебя ранил. (Отрывает ему рукав, перевязывает рану.) Ф а э т о н. Ничего страшного… Если она меня убьёт – ничего страшного, это будет честно, и если вы – тем более, всё правильно, только, ради всего святого, не обвиняй меня сейчас ни в чем! Я думал – стоит только от неё отречься, и на её месте будет Крест, а капельки Солнца, которая бьётся в моей груди, будет достаточно, чтоб разогнать любую нечисть, но нет – чем она дальше от меня, тем больше её тень, и если я не смотрю больше в её глаза, это не значит, что она стала смиренной и не делает того, что хочет. Г и й о м. Да ты действительно вляпался, дружок. Ф а э т о н. Поверь мне, я не виноват! Перед тобой и перед всеми остальными я буду вести себя так, как если бы её не было вовсе. Г и й о м. Пойдем-ка лучше в лагерь, там разберемся. В следующий раз не уходи один в ночь полнолуния, никого не предупредив, куда идешь. Ф а э т о н. Прости меня, пожалуйста, прости! Г и й о м. Пойдем, пойдем!
С Ц Е Н А 6
Лагерь. Навстречу Гийому и Фаэтону выходит Эпаф.
Э п а ф. И где тебя носило?! Ф а э т о н. Я только за цветами… На несколько минут… Э п а ф. Да что ты говоришь? Несколько минут! За «несколько минут» настало утро, все проснулись и помолились и собрались в путь, кроме тебя. Но ты ведь у нас слишком умный, чтоб слушаться приказов. Ты не слышал вчера, как я запретил выходить из лагеря? Ф а э т о н. Простите меня! Я думал… Э п а ф. Да ничего ты не думал! Если бы ты умел думать, то отвечал бы за свои поступки, а не оправдывался. Вот о том, что ты сегодня должен обед готовить, ты не подумал? Поднимает его раненную руку.
Г и й о м. Я его ранил, я и подежурю вместо него. Э п а ф. Так это ты его отделал? Хорошо, будь по-твоему, ты готовь обед, а я его еще немного проучу. (Достаёт прут, Фаэтону.) Протяни ладони! Ф а э т о н: да пожалуйста!
Эпаф хлещет его по рукам прутом так, что брызжет кровь, но Фаэтон молчит и не шевелится.
Э п а ф. Хватит с тебя, можешь идти. Ф а э т о н. Во славу Божию!
Уходит, но сразу возвращается, чтобы подслушать, о чем Эпаф будет спорить с Гийомом.
Э п а ф. Ну как? Вот с ними ты хочешь лезть в святилище Дианы? Г и й о м. Я хочу лишь напомнить о нашем долге. Зачем было брать на себя крест, который мы не намерены нести? Зачем звать себя рыцарями, если мы не способны помешать нимфам у нас под носом приносить человеческие жертвы? Э п а ф. Ты собираешься стать такой жертвой или идти в Иерусалим? Г и й о м. Тайком, как вор? В надежде, что они сжалятся и нас пропустят? Боже Мой, это всего лишь женщины! Мы разрушали их капища не раз. Сам Магистр ни одного не пропускал. Э п а ф. В том-то и дело, что Магистр тогда был с нами, а любая нечисть гибнет от солнечного света. Только Он может победить Луну в её собственном храме, а для нас это не проще, чем покорить туман. Сражаться, не имея оружия против них – это самоубийство. Ф а э т о н. Действительно, к чему сражаться с ними, всегда ведь можно колотить своих – тех, кому чувство долга не позволит поставить своего наставника на место, а сарацинки могут и не знать, что без смиренья нет спасенья. Ты просто трус! Г и й о м. Попридержи язык! Большой смелости не надо, чтоб целоваться с нимфами. Ф а э т о н. А ты завидуешь? Э п а ф. Тебе самому было бы смешно всё это говорить, имей ты чуть побольше опыта. Ф а э т о н. Тебя так смущает, что она не убила меня? Змей в раю тоже хвалился своим богатым опытом, видно, с тех пор это и вошло в моду – кичиться грузом своих шрамов и ошибок и недоумевать, как кто-то смеет существовать пока ещё без них. Э п а ф. Ах ты, щенок! Кем ты возомнил себя, чтоб так со мной разговаривать?! Хочет ударить его по лицу, но Фаэтон уворачивается и кусает его за палец. Ф а э т о н. Ты учишь смирению, может, и самому пора смириться, что иногда на тебя могут смотреть без благоговения? Э п а ф. Скажи спасибо, что я пока ещё смиряюсь с твоим существованием! Хотя, я ведь всё-время забываю, что передо мною сын Магистра! (Кланяется.) Ваше Сиятельство, а позвольте-ка спросить, вы видели Его хоть раз в жизни? Ф а э т о н. Не вмешивай Его в земные склоки! Э п а ф. Ясно, тебе там что-то пригрезилось, ты и рад этому верить. С чего ты взял, что можешь знать о Нем хоть что-нибудь? Готов поспорить, всё, что ты думаешь, что знаешь, наплела тебе мечтательная сарацинка. А тебе, конечно, не приходило в голову ни разу, что тот, кого ты зовёшь Магистром, был не больше, чем образом, вызванным ею, чтоб погубить тебя? Что свет, который в тебе – тьма, что твоё Солнце может светить лишь отраженным светом и твой Бог – дьявол? Ф а э т о н. Замолчи! Это же кощунство! Ты ведь оскорбляешь не меня, а Магистра. Г и й о м. Магистра? С косами до колен? Ф а э т о н. Для неё, в отличие от вас, есть хоть что-то святое. Э п а ф. Ещё бы! Как и для тебя. Твоя гордыня - ваш истинный Бог. Конечно, любому человеку легче пребывать в сладостных грёзах, называть себя сыном Магистра, можно и самим Магистром сразу, зачем мелочиться, чем послушать тех, кто хоть что-то в этом понимает… Ф а э т о н. И отречься от своей веры?! Э п а ф. Если ты свои ни на чем не основанные фантазии называешь верой, то да. Ф а э т о н. Ты в своём уме, предлагать мне такое? (Выхватывает меч Гийома и зажимает им Эпафу горло сзади. Для них обоих это настолько неожиданно, что они никак не успевают отреагировать.) Никто не встанет между мной и моим Солнцем! Э п а ф. (Абсолютно спокойно). Что делаешь, делай скорее. Ф а э т о н. (Опускает меч) А что я делаю? Я лишь показываю вам, что и я тоже крестоносец.
С Ц Е Н А 7
Вершина холма. Тихие, едва различимые в ночном тумане нимфы ведут Анкорину вглубь храма и укладывают её на белый каменный жертвенник. Она не противится, когда ей связывают руки и ноги, и не закрывает глаза, когда над ней заносят нож. Слышится крик: Exsurgat Deus et dissipentur inimici ejus: et fugiant qui oderunt eum a facie ejus! Сарацинки с визгом: «Крестоносцы! Крестоносцы!» начинают в панике носиться, толкаться и разбегаются кто куда. На площадку вбегает Фаэтон с факелом в левой руке и кропилом – в правой. Брызгает всё вокруг, в том числе, не успевших скрыться нимф святой водой.
Ф а э т о н. Sicut deficit fumus, deficient! (Отвязывает Анкорину, опрокидывает жертвенник.) sicut fluit cera a facie ignis, sic pereant peccatores a facie Dei! А н к о р и н а. Как предсказуемо! Зачем ты пришел сюда? Я ведь тебя предупреждала! Или тебя настолько впечатлил мой жертвенный наряд? И его хочешь у меня отобрать? Ф а э т о н. Нет, я пришел спасти жертву, которую вы приговорили, а крестоносцы оставили на произвол судьбы.
Сарацинки, сообразив, что им никто не угрожает, медленно собираются вокруг.
А н к о р и н а. Едва ли тебе это удастся. Посмотри-ка, я оказалась лучшей жрицей своей веры, чем ты – своей. И для меня кровь человека теперь слаще воды. Ф а э т о н. Бедная моя девочка! Как же я должен был тебя измучить, чтоб ты так говорила! Ты, которая видела моего Отца…
Фаэтон брызгает Анкорину святой водой, умывает её лицо, она сдергивает с его руки повязку, и цепляется зубами за его ладонь. Нимфы со всех сторон бросаются к ним. Свет гаснет. Кромешная темнота.
Г о л о с а. Отсюда нет выхода, нет, нет, отсюда не выбраться! Никто, никто, кроме Солнца не сможет развеять эту тьму, но Солнца тут нет, и рассвет никогда не настанет! Нет, нет, отсюда не выбраться! Г о л о с Ф а э т о н а. Я знаю, Анкорина, ты теперь не плачешь, а улыбаешься. Ш е п о т А н к о р и н ы. Я улыбаюсь, потому что выход есть, и это путь на небо. Иди за мной, он тебя очень впечатлит!
С Ц Е Н А 8
Космически-черное небо. Повсюду – вверху, внизу, по сторонам – поблескивают серебряные звёзды, но светлее от них не становится. Первой выходит Анкорина и звонит в колокольчик, за ней следом, чуть позже – Фаэтон. Он держит свечной огарок, который немного освещает его лицо. Анкорина на протяжении следующей сцены то проявляется достаточно отчетливо, то полностью сливается с темнотой. Фаэтон прилепляет огарок себе под ноги, опускается рядом на колени, дышит себе на ладони.
Ф а э т о н. Почему же здесь так темно и холодно? А н к о р и н а. Потому что здесь ты – Солнце. Что, нравится? Свет миру, соль земли? Боюсь, тот свет, который в тебе – тьма, а соли не хватит и на чечевичную похлебку. Ф а э т о н. Скажи, а для других там, на земле, настал рассвет? А н к о р и н а. Что это ты вдруг вспомнил о других? Ты предал их ради меня, так же, как предал меня ради них. Не удивляйся, если для них настанет тот рассвет, которого ты ждал, и твой Отец поведет их в Иерусалим, а о тебе даже и не вспомнит. Настоящий крестоносец лучше позволит заживо снять с себя кожу или залить в глотку расплавленный свинец, чем отступит от своего пути, а ты, дружочек, не мог вынести пары ударов прутиком! Ф а э т о н. Анкорина, что с тобой? В тебя Эпаф вселился? А н к о р и н а. Эпаф? А что не так с Эпафом? И ему когда -то было тринадцать лет, и его глаза горели, когда он покинул родной дом, чтобы идти в Иерусалим, и твой Отец любил его, и поставил его над отрядом крестоносцев, и, в отличие от тебя, он не сбежал на пол пути, он будет служить верой и правдой до конца, а не пока ему нравится. И тебя не должно тревожить, что над его головой сейчас светит солнце. Ф а э т о н. Так значит, светит? А н к о р и н а. Да какое тебе дело? Ф а э т о н. Они молитву читают на рассвете. Pater noster… А н к о р и н а. Зачем звать Того, Кого ты предал? Ф а э т о н. Его я никогда не предавал! А н к о р и н а. Всегда. С тех самых пор, как Он выпустил твою детскую ладошку из своей, минуты не проходило, чтоб ты не сомневался, был ли это Он на самом деле. Ф а э т о н. Если я и сомневался, то лишь в том, что Он будет рад меня видеть, а не в Нём самом. А н к о р и н а. По-твоему, он такой же трус, как ты? Ф а э т о н. Ты дашь мне помолиться? Pater noster, qui es in caelis… А н к о р и н а. И ты теперь на небесах, только к Нему не ближе ни на шаг. Ф а э т о н. (Шепотом, почти про себя.) Noster.. in caelis… regnum tuum… in caelo et in terra… dimitte… debitoribus… А н к о р и н а. Ты не простишь ни себе, ни мне, и Он не простит. Ф а э т о н. (Зажимает уши.) … ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. А н к о р и н а. Не поздно ли ты спохватился? Я ведь так и не сказала тебе о главном искушении. Ф а э т о н. Exsurgat Deus (Всхлипывает.) et dissipentur… inimici ejus.
Закрывает лицо руками и плачет.
А н к о р и н а. Что, сам догадался? Да, твою жизнь несложно разгадать, всё объясняется двумя словами: всё неправда. Что бы я тебе не говорила, я никогда не видела Магистра, если кто Его и видел, то не с тобой. Пока ты был ребёнком, мне слишком нравилась твоя улыбка, чтобы тебя разочаровывать, ну, а потом, я думала, крестоносцы вышибут из тебя эту блажь, а нет, ты до сих пор зовёшь Его Отцом… Эй, Фаэтон? Ты меня слышишь? Ф а э т о н. Нет, нет! Не хочу видеть, не хочу слышать, не хочу понимать! Папа, папочка, вытащи меня отсюда! А н к о р и н а. А вот это уже не по-рыцарски.
Фаэтон замолкает, встает, отнимает руки от лица и видит перед собой лошадиную морду с мертвыми пятнами на месте глаз и окровавленными клыками. Гаснет последний огонек. Фаэтон падает.
С Ц Е Н А 9 Крестоносцы расположились у заросшего алыми гвоздиками холма.
1-ы й к р е с т о н о с е ц. Посмотрите-ка, сколько цветов! 2-о й к р е с т о н о с е ц. Да, Фаэтону понравится. Где он, кстати? Г и й о м. Сбежал. Решил, что лучше нас знает дорогу. 3-и й к р е с т о н о с е ц. Жаль. Может быть, он нас ещё догонит? Э п а ф. Это вряд ли. (Вытаскивает из тени тело Фаэтона, обескровленное и с выколотыми глазами.) О, как упал ты с неба, Денница, сын Зари! 4-ы й к р е с т о н о с е ц. Хватит тебе! Даже для покойника не можешь найти пару человеческих слов? Э п а ф. Ты думаешь, человеческие слова подойдут тому, кто говорит «взойду на небо, выше звёзд Господних и стану Солнцем, буду светить миру…» Г и й о м. «… и сделаю это лучше, чем Эпаф»? А если он и правда сын Магистра и лишь хотел показать всем, как он Его любит? Э п а ф. Для кого это теперь имеет значение? Г е л и о с. Для меня.
Гелиос спускается с холма. Крестоносцы падают на колени. Он подходит к Фаэтону, склоняется над ним, надевает ему на палец кольцо и шепчет ему на ухо: дитя мое, веришь ли ты в Воскресение?