Анкорина
Надо же! Первый раз такое произошло, что мой пост не влез за раз, пришлось создавать второй на одну и ту же тему. Это окончание моей пьесы, в которой инквизитор так и не сумел искоренить ересь под названием "женская логика": ateanopol.diary.ru/p218227631.htm
читать дальше С Ц Е Н А 1 6
Монастырь преобразован в тюрьму. Руки Агнессы за браслеты привязаны к ветке дерева над её головой, так что она может только стоять. Помощники Инквизитора перерывают гору доносов выше их роста, чтобы найти нужный документ. Входит Инквизитор.
А г н е с с а. Верните мне мой мел!
И н к в и з и т о р. Вы всё равно не сможете сейчас рисовать.
П о м о щ н и к. (наконец, выуживает необходимый листок из под завала) эта женщина обвиняется здесь в ереси, доселе неизвестной, в непослушании законам церкви, в колдовстве и в убийстве вверенных ее заботам послушниц.
А г н е с с а. Что?! Меня винят в их смерти?
В т о р о й п о м о щ н и к. Значит, по остальным пунктам у вас вопросов нет?
И н к в и з и т о р. Сестра, кто мог про вас такое написать? Если обвинитель предал вас в наши руки, движимый лишь личной ненавистью, донос будет признан недействительным.
А г н е с с а. А разве может быть иначе?
И н к в и з и т о р. Да. Вполне возможно, что этот человек заботился о спасении вашей души.
А г н е с с а. А как же ваша душа? Вы ведь как никто другой знаете, что я ни в чем не виновата!
И н к в и з и т о р. Ни в чем? Если ваша совесть чиста, то почему вы не хотите исповедоваться? Чуть меньше месяца назад вы сами, без всякого принуждения, твердили, что будете во всем покорны мне, что сделаете всё, что я сочту необходимым, однако теперь упорствуете, отказываясь от того, что любая христианская душа приняла бы с благодарностью. Что изменилось с тех пор?
А г н е с с а. В прошлый раз вы улыбались, говоря со мной.
И н к в и з и т о р. Если бы я улыбался сейчас, это бы выглядело злорадством, вам ведь тут не сладко приходится? (Подходит к ней и раскрывает браслеты, так что она мешком падает на землю.)
А г н е с с а. Не хуже, чем остальным.
И н к в и з и т о р. Кому?
А г н е с с а. Остальным вашим жертвам. После того, как вы сожгли Жанну Д’Арк и тамплиеров, не говоря уже о моем брате, мне грех на что-то жаловаться.
И н к в и з и т о р. Так вот куда вы клоните! Боюсь, вы переоцениваете мою власть. Я могу лишь оценить, насколько вы опасны, попытаться вас вразумить, а если не получится, решить, на сухих дровах вас сжечь или на влажных, живую или мертвую, однако сделать из такой, как вы, Жанну Д’Арк, едва ли проще, чем сотворить человека из глины!
А г н е с с а. Невозможное человекам возможно Богу.
И н к в и з и т о р. Да, только святые остались бы святыми и без костров. Они без сожаления могут расстаться с жизнью потому, что в душе у них – сокровища, отнять которые никто не властен, а не потому, что ни на что другое их пустая жизнь не годится.
А г н е с с а. Но ведь вы не знаете, какая жизнь у меня была до того, как все это произошло!
И н к в и з и т о р. Так ты святая?
А г н е с с а. Я никому не причинила зла.
И н к в и з и т о р. Тебе не в чем раскаиваться? Ты святая?
А г н е с с а. Это ваша работа – отделять святых от преступников.
И н к в и з и т о р. Что ж, этим мы сейчас и займемся! ( Отрывает листочек от её тополя. Она вопит и падает в обморок. На её платье проступает кровь.) Что и требовалось доказать.
П о м о щ н и к. Нельзя ли обойтись без пролития крови?
И н к в и з и т о р. Да она притворяется!
Другой помощник приносит воды для Агнессы, но Инквизитор его останавливает.
И н к в и з и т о р. Не прикасайтесь к ней, я сам! (Трясет Агнессу за плечо, она дергается в сторону и закрывает голову руками.)
А г н е с с а. (сквозь слезы) Не трогайте меня, я скажу все, что вы хотите!
И н к в и з и т о р. Конечно, скажешь. Только не то, что я хочу услышать, а правду. На, выпей и успокойся. (Подносит чашку к её губам, но она уворачивается.) Думаешь, я хочу тебя отравить? (Сам выпивает несколько глотков. Протягивает чашку ей. Агнесса пьет.)
А г н е с с а. (смотрит на него щенячьими глазками) простите меня за все, что я вам наговорила – дух Люси вселился в меня и я не понимала, что делаю!
И н к в и з и т о р. А вот и нет. Если бы кто-нибудь в тебя вселился, ты бы не могла пить святую воду. Даже вместе со мной. Мне хорошо известно, что ты не одержима нечистой силой, не больна и с ума не сошла, так что тебе придется объяснить, что за игру ты ведешь!
А г н е с с а. (обнимает дерево) Мы здесь играем в тополя, коль вам угодно.
И н к в и з и т о р. Нет, не угодно! Церковь осуждает такие игры, для участия в которых надо утратить человеческий облик, ведь в нем запечатлен образ Создателя. Не говоря уже о том, что вы из всех деревьев на земле выбрали то, что было проклято, ведь в тот день, когда распяли Христа, солнце померкло, и земля разверзлась, и все живое оплакивало Его смерть, кроме тополя. Лишь это дерево осталось равнодушным к Его страданиям, потому что к его невинной растительной душе жертва Спасителя была неприменима.
А г н е с с а. (смеется) Ах, Церковь осуждает… и осуждает… и продолжает осуждать. Теперь уже и до деревьев добрались! А мне почему-то всегда казалась, что ваши указания относятся только к людям. Не делай то, не делай это, не смотри по сторонам, не ешь ни от одного дерева в саду, не смотри на мужчин, не зазнавайся, не думай, что ты можешь что-то думать, не делай ничего, что может быть неправильно воспринято, и не завидуй при этом тем, кто живет иначе! Лучше уж сразу наложить на себя руки, чем это выносить, только тогда ты не будешь грешницей, однако – сюрприз! – и тут тебя осудят на веки вечные!
И н к в и з и т о р. Агнесса, прекрати! Зачем ты говоришь мне все это? Чего ты ждешь в ответ? Тебе известно, что страшнейшее наказание, которого подсудимые бояться намного больше, чем смерти, это отлучение от церкви, ведь оно лишает человека любой поддержки, которую Господь через своих служителей мог бы подать ему. Но ты, не дождавшись моего решения, сочла возможным отлучить церковь от себя! Ты отвергаешь таинства, смеешься над заповедями, считаешь себя примерной христианкой, при этом ненавидишь церковь за саму возможность несоответствия её законам. Если ты не одумаешься, то уже не важно, осужу я тебя или нет – отсеченная ветвь погибнет и будет брошена в огонь.
А г н е с с а. (падает на колени, целует его руку) Неужели во мне не осталось ничего, заслуживающего снисхождения? Поверьте мне, я не всегда была такой! До первого знакомства с инквизицией мой голос тоже звучал отчетливее, чем ветер, колышущий ветви, и убедительнее овечьего блеянья. Было время, когда образ Божий во мне был проявлен не меньше, чем в вас. А теперь, как вы сказали, я – всего лишь отсеченная ветка, и думаю, и чувствую, как подобает отсеченной ветке. Но неужели это значит, что я не могу больше молить о милосердии, как любая живая душа?
И н к в и з и т о р. О каком милосердии может просить человек, отправляющий на себя донос в святую инквизицию? Или ты думала, я не сумею различить почерк? Ты бы не стала так рисковать, если бы не знала, что спасение твоей души от этого зависит! Ты ведь хотела, хотела покаяться!
А г н е с с а. Нет, не покаяться, а оправдаться. Вы, человек, наделенный властью карать и миловать, и отпускать грехи, единственный, кто смог меня услышать – вы-то должны понять! Разве моя вина в том, что наш сеньор продал дьяволу душу, а инквизиция наложила интердикт на все его владения? В чем мне раскаиваться, если все решилось уже тогда, и что бы я не сделала с тех пор, служило бы лишь подтверждением уже объявленного приговора? И что можно поставить мне в укор, кроме того христианского смирения, с которым я приняла свою судьбу?
И н к в и з и т о р. Затхлый мирок, где законопачены все щели, чтоб ни один солнечный луч не проник извне и не высветил трусость и убожество, лежащие в его основе. Монастырь, в котором боятся произносить Божье имя, как имя злейшего врага, чье внимание так опасно привлекать, но дьявола поминают через слово. И то, что вслед за собой ты затянула туда детей, которые могли бы жить, не разрывая связь с сотворенным Богом миром. Это все ересь, не имеющая ничего общего с христианской верой, и она вас погубит. Я говорил вам это раньше, говорю и сейчас, но вы не слышите и не хотите слышать, ведь уши у вас деревянные, и глаза деревянные, и сердце деревянное, а как еще можно оживить дерево, кроме как бросить его в огонь? Аг н е с с а. (улыбается) Бросайте! Это все уже не важно. Я куда хитрее, чем вы думаете. Хотите вы или нет, на этот раз я останусь оправдана. В единственном доносе, по которому вы можете меня осудить, описаны лишь ваши собственные грехи, и если вы всё же сочтете нужным сжечь меня за них, то отправляясь на костер, я буду знать, что на этот раз я точно ни в чем не виновата!
И н к в и з и т о р: вздорное и неисправимое создание! Возвращайся, откуда пришла, ты не стоишь тех дров, на которых тебя могли бы сжечь! (Выходит, его помощники направляются за ним.)
А г н е с с а. (шепотом) А вы-то стоите?
1 – ы й п о м о щ н и к. (подмигивает ей) О да, он стоит! (Выходит и захлопывает за собой дверь.)
С Ц Е Н А 1 7
Инквизитор бродит у монастырских стен. Помощники догоняют его.
1 – ы й п о м о щ н и к. Что это с вами, ваша милость? Вы так бледны!
И н к в и з и т о р. Я? Нет! Со мной все в порядке!
2 – о й п о м о щ н и к. Правда? И давно вы беседуете с деревьями?
И н к в и з и т о р. А что смущает вас? Франциск Ассизский проповедовал птицам, так что мешает мне поговорить с моими тополями?
1 – ы й п о м о щ н и к. Судя по всему, ваша проповедь была не столь успешна.
2 – о й п о м о щ н и к. Сперва мы не могли понять, что могло вам понадобиться в роще, которую обходит стороной любая живность, пока не разузнали в деревне, что это место все же обитаемо, что ведьма, до того, как найти у них приют, заслужила благосклонность тех, кто там жил, принося им в жертву кровь и молоко с ножа, что она перебила всех птиц в деревне, чтоб их накормить. Но, видно, этого им стало мало. Всем было ясно, что на следующий раз прольется кровь человека.
1 – ы й п о м о щ н и к. Мы поспешили вас предупредить, но вы не слушали, вы заявили, что останетесь в монастыре, которого не существует, чтобы спасти детей, которых там не было! Все это звучало настолько неубедительно, что мы решили за вами проследить. На всякий случай.
2 – о й п о м о щ н и к. Мы многое предполагали, но то, что мы увидели, заставляет нас и сейчас содрогаться от ужаса! Вы представляли собой дьявола в Вальпургиеву ночь! Глупой девчонке было невдомек, что ей приготовлена роль не жрицы, а жертвы.
1 – ы й п о м о щ н и к. А после вы заявили, что она ведьмой не была, и что вы рады, что она не дожила до суда, потому что тогда её вряд ли бы удалось оправдать по всем пунктам.
2 – о й п о м о щ н и к. О, еще бы вы не были рады! Переломанные кости, лужа крови – что за пиршество для тех, кому вы служите!
1 – ы й п о м о щ н и к. Но и этого вам показалось мало! Вы нашли малышку, которую ваша приспешница притащила для жертвоприношения, и выпили ее кровь до последней капли, так что она не дожила и до утра!
2 – о й п о м о щ н и к. После чего вы, нагло высмеяв обряды Святой Церкви, изгнали демонов из их жилищ в деревьях и отпустили их блуждать по свету, так что теперь неизвестно, каких бед нам еще ждать от них!
1 – ы й п о м о щ н и к. В довершенье всего вы, опьянев от безнаказанности, использовали свою должность, чтобы вынудить слабую женщину сознаться во всех этих прегрешениях, а потом судили её так терпеливо, так милостиво, что просто залюбуешься!
2 – о й п о м о щ н и к. Что вы молчите?
И н к в и з и т о р. Что я могу сказать? Мне остается лишь молиться, чтоб все, что я здесь сделал, послужило к вящей славе Господней.
1 – ы й п о м о щ н и к. Да как вы смеете?! Или вы решили, что нет границы вашей власти, что любой грех становится богоугодным делом лишь оттого, что это вы его совершили?
И н к в и з и т о р. Вы уже сообщили вышестоящему начальству?
2 – о й п о м о щ н и к. Конечно. Мы бы сделали это и раньше, но страшно представить себе, какая бы поднялась паника, узнай местные жители, что тот, кого Господь послал им для защиты от дьявольских козней, сам представляет собой большую опасность, чем все их деревенские дурочки, вместе взятые. Не говоря уже о том, как бы вся эта история подорвала авторитет Церкви. Церковь не может ошибаться. А значит, и представитель её справедлив и милосерден, его слово – закон, и послушанье его воле – залог спасения души, даже если его собственную душу давно захватили демоны.
И н к в и з и т о р. Да не демоны они, не демоны, а только дети, послушные дети, добрые чада церкви! Я рад, что вы сочли нужным позаботиться о спокойствии здешнего народа, но так делали не все. Последний инквизитор, который побывал в этих местах лет пятнадцать назад, получил от здешнего сеньора по шее и едва унес отсюда ноги. Это его настолько опечалило, что он убедил епископа не только отлучить наглеца от церкви, но и наложить интердикт на все его владенья. Люди, которые о прегрешеньях начальства и слыхом не слыхивали, были объявлены вне церковной ограды, лишены любой защиты и надежды на спасенье! Никто не дал себе труда им объяснить, за что они наказаны и как могли бы исправиться. Мужчины могли искупить любой грех, отправившись в крестовый поход. Толку от таких воинов было, конечно, немного, но это уже была не их забота. А девушки, покорные воле епископа, решили, что раз уж их признали добычей дьявола, значит, ближе к Богу, чем они уже есть, они никогда не станут, и лучшее, что они могут сделать – остановить падение, пока это еще в их силах. В Вальпургиеву ночь та молодая женщина, которую мы только что судили, отвела остальных в тополиную рощу и напоила их аконитовым отваром. Будучи самой старшей, она должна была удостовериться, что все остальные уже там, прежде чем самой уйти. Однако это ей удалось не полностью. Крошке Инельде было всего три месяца – чтобы заставить её покинуть этот мир, пришлось зачерпнуть яд ладонью и влить его в доверчиво открытый беззубый ротик. Но стоило ей это сделать, как её ноги подкосились и через несколько секунд она сама уже лежала на траве, силясь разглядеть сквозь в миг потускневшие листья луну и звезды. Но их там больше не было. Круг замкнулся. Теперь не гнев иерарха церкви, не взбалмошность сеньора, а собственная воля осужденных закрыла их для Божьей благодати. Ни имен, ни судеб, ни образов, ни крестов на кладбище – ничто не должно было напоминать живущим о беглянках. Однако едва заметная ссадина на руке Агнессы нарушила её план. Среди остывающих тел осталось одно живое существо. Трехлетняя девочка, которая так и не дождалась своей порции угощения. Будучи одной из них, она стала окошком, через которое в их затхлую обитель по каплям проступала жизнь, не дающая им полностью слиться с тенями. Надо сказать, окошком мутным и своенравным. С раннего детства обращенная к могилам вместо живых людей, она училась презирать и тех, и других, и к моменту нашей встречи была уже твердо убеждена, что единственный, с кем ей стоит иметь дело – то самое существо с рогами и копытами, на общение с которым никто другой не решится. Вы ставите мне в упрек её переломанные кости? Её душа уже давно была переломана. Я предупредил её от лица того, кого она готова была слушать, что он её обманет, как обманывал многих до неё. Ей было всё равно. Я не мог допустить, чтобы она выполнила задуманное, потому что это бы означало вечную погибель не только для неё, но и для всех, кто был с ней связан. Если единственный свет, доступный для них, стал бы тьмой, они бы потянули свои ростки за ней во тьму. Нет, инквизитор начал эту историю, инквизитор её и закончит! Если мне было позволено проникнуть за их стены, в отличие от вас, то я должен нести Божие слово тем, кто сам его расслышать уже не в состоянии. Достойный служитель Церкви или нет, но я теперь – последняя душа, через которую они могут получать благодать от Подателя Жизни, и с моей смертью наша связь не прекратится, ведь больше у них никого не будет. И если Господу будет угодно даровать мне спасение, через меня оно станет доступно так же и им, а если нет – что ж, кровь за кровь, душу за души.
1 – ы й п о м о щ н и к. Уж не думаете ли вы, что подобная история оправдывает вас? Связь с самоубийцами, которых запрещено даже поминать в молитвах, не делает вам чести.
2 – о й п о м о щ н и к. Тот, кто берется судить от имени Бога, должен быть справедлив и беспристрастен, а вы гордитесь тем, что любой жалостливый призрак способен дергать вас за ниточки.
1 – ы й п о м о щ н и к. Да и с чего вообще мы должны верить, что все это правда?
Инквизитор разворачивается к ним и показывает свои ладони. Из его пальцев во все стороны расходятся солнечные лучи. Струи ослепительного света бьют у него из глаз, из груди, из головы, наподобие короны. Помощники все еще бормочут что-то неодобрительное, но их уже не видно и не слышно. Сияние полностью заполняет сцену.
Э П И Л О Г
Агнесса все еще сидит там, где её оставили, забравшись с ногами на низкую скамейку и обхватив руками голову. Правда, это место утратило всякое сходство с монастырем – вокруг нее сплошные стены, без окон, без дверей. Откуда-то извне доносятся голоса, она зажимает уши, чтоб их не слышать, но они не умолкают.
- Сегодня Инквизитора сожгли на городской площади!
А г н е с с а. А как же я?
- Знатные дамы украдкой утирали глаза платочками, простолюдинки рыдали в голос, а священники хмурились и качали головами – где ж это видано, чтоб инквизиторов сжигали? Такого никогда не было раньше и впредь не повторится.
А г н е с с а. А как же я?!
- Не зря ведь называют их святыми. До последней минуты он молил Бога о тех, кого судил он сам, и тех, кто осудил его… Но нет, ни слова о тебе!
А г н е с с а. А как же, а как же я?! (Забирается на скамейку, снимает с себя пояс, завязывает его на ветку дерева и вешается, однако веревка обрывается и Агнесса падает на пол. Она лежит на спине среди нарисованных мелом послушниц и хозяйственных зданий. Колодец у неё под рукой совершенно размазался, она хочет поправить рисунок, но на шее у неё не осталось мелка.)
Г о л о с И н к в и з и т о р а. А я ведь говорил, что такая веревка взрослого человека не выдержит.
Загорается свет. Инквизитор вновь протягивает ей руку, помогая подняться.
А г н е с с а. Вернулись, чтоб смеяться надо мной?
И н к в и з и т о р. А тебе самой не смешно, что когда тебя оправдали по всем пунктам, а меня осудили, приговорили и сожгли, вешаешься ты, а не я?
А г н е с с а. Но вы-то, вы ведь не боитесь ада, как боюсь его я, вы всегда были уверены в собственной святости!
И н к в и з и т о р. Я всегда был уверен в святости Бога, что бы со мной ни произошло и где бы я ни оказался. Да и как ты поймешь, что ты уже в аду?
А г н е с с а. Вы думаете, это можно пропустить – и страшный суд, и вечное проклятье? Встретиться с Тем, Кто Истина и Жизнь, Кто никогда не может ошибаться, Кому я верю и Кого люблю, а Он нехотя бросит на меня взгляд, презрительно подожмет губы и скажет: «Не знаю, что это такое. Неужели Я мог это сотворить? Ну нет уж, убирайся во тьму внешнюю, не ной над ухом!»
И н к в и з и т о р. Но почему бы Ему так поступать с тобой?
А г н е с с а. Потому что у него нет причины поступать иначе.
И н к в и з и т о р. Даже Ему ты не оставляешь права на милосердие! Даже от Него ты не готова принять ничего, кроме плевка в твою сторону! Ты говоришь, что эти стены и круги, начерченные мелом, призваны защитить тебя от врага рода человеческого, но вражью силу ты видишь во всем, что тобой не является! Даже для Господа, нашедшего тысячи способов донести свою любовь до каждого своего творения, ты оставила лишь одну возможность – от тебя отказаться. Да, Господь обещал отречься от того, кто от Него отречется, но ведь и это тоже – лишь последняя милость, последний знак Его любви. Встретив волю сильнее своей, мы рискуем утратить всё то, что мы зовем своей душей. Вот почему тех, кто уж слишком её дорожит, Бог оставляет в их родных тесных мирках, не из презрения, а лишь из снисхождения.
А г н е с с а. Но мне не нужно снисхождения! И душа моя мне не нужна, если с ней нельзя войти в Царство Небесное! Мне не жаль отрубить себе руку и выколоть себе глаза, но услышать в ответ: «И зачем ты мне нужна такая, когда ты ни на что больше не годишься?» - это больше, чем вынести можно!
И н к в и з и т о р. Не бойся. Ты этого не услышишь.
А г н е с с а. Это правда? Вы в этом уверены?
И н к в и з и т о р. Конечно, уверен. Если ты не способна расслышать от Него ни слова утешения, ни отзвука Его благоволенья, понятно, что этих страшных слов ты так же не расслышишь.
А г н е с с а. Если бы Он говорил со мной, я бы Его услышала. Если бы Он явил мне свою волю, я бы ее узнала.
И н к в и з и т о р. Да неужели? Ты говоришь, что узнала бы то, о чем имеешь столь смутное представление, однако ты даже меня не смогла узнать, того, кто заплетал тебе косички и воровал для тебя соседские яблоки!
А г н е с с а. Вы воровали яблоки?
И н к в и з и т о р. И мне всегда за это доставалось. Ты сейчас сказала, что я всегда считал себя святым. Как бы не так! Помнишь сарай у мельницы? Тебе не часто доводилось там бывать, это меня за малейшую провинность отправляли туда. И даже дверь не запирали, уходя. Они прекрасно понимали, что стыд и страх перед мамиными слезами удержат ребенка внутри лучше любого засова.
Там всегда было темно и от пыли было нечем дышать, сороконожки ползали по стенам и по ногам, но дернуться в сторону было нельзя, иначе тебя сразу же огреет по шее метла или с лязгом свалится со стены коса, чудом не раздробив тебе голову! Но когда все засыпали, моя сестра тихо проскальзывала ко мне и, обняв за плечи, шептала из темноты: «Пойдем, они ведь всё уже забыли!» И я знал – ад наступит тогда, когда никто больше не придет.
А г н е с с а. Вы не могли быть моим братом, ведь его сожгли очень давно…
И н к в и з и т о р. Ты теперь даже знаешь, за что. Время мертвых свернулось, как змея на дне колодца, и мирно дремлет, пока не разбудит его ангел, трубящий в трубу. Не важно, сколько времени прошло, я правда был готов сгореть на костре, чтобы обнять тебя еще раз и сказать: «Сестренка, они все уже забыли! Их интердикты и их приговоры – что нам до них, когда мы не одни?»
Но ты не отвечала, сколько я ни стучал к тебе, сколько ни звал, пока я не объявил себя тем, кого единственного ты хотела видеть – Инквизитором с крючьями и кольями, имеющим власть выдернуть тебя отсюда и, вставив в рот кляп и связав руки за спиной, потащить тебя в Царствие Небесное. Я верил, что смогу тебе напомнить обо всем, что ты оставила снаружи, что стоит только приоткрыть щелку в двери, впустить сюда струю свежего воздуха, и ты окажешься достаточно живой, чтобы пойти за мной. Но, видно, уловка не сработала. Забери свой мел. Можешь вернуть свои круги. Никто тебя больше тебя не потревожит. Я больше ничего не могу сделать.
А г н е с с а. А я могу попытаться!
Агнесса берет мел с его открытой ладони, подходит к стене и рисует на ней широкую арку. Инквизитор берет её за руку и они вместе покидают обитель.
читать дальше С Ц Е Н А 1 6
Монастырь преобразован в тюрьму. Руки Агнессы за браслеты привязаны к ветке дерева над её головой, так что она может только стоять. Помощники Инквизитора перерывают гору доносов выше их роста, чтобы найти нужный документ. Входит Инквизитор.
А г н е с с а. Верните мне мой мел!
И н к в и з и т о р. Вы всё равно не сможете сейчас рисовать.
П о м о щ н и к. (наконец, выуживает необходимый листок из под завала) эта женщина обвиняется здесь в ереси, доселе неизвестной, в непослушании законам церкви, в колдовстве и в убийстве вверенных ее заботам послушниц.
А г н е с с а. Что?! Меня винят в их смерти?
В т о р о й п о м о щ н и к. Значит, по остальным пунктам у вас вопросов нет?
И н к в и з и т о р. Сестра, кто мог про вас такое написать? Если обвинитель предал вас в наши руки, движимый лишь личной ненавистью, донос будет признан недействительным.
А г н е с с а. А разве может быть иначе?
И н к в и з и т о р. Да. Вполне возможно, что этот человек заботился о спасении вашей души.
А г н е с с а. А как же ваша душа? Вы ведь как никто другой знаете, что я ни в чем не виновата!
И н к в и з и т о р. Ни в чем? Если ваша совесть чиста, то почему вы не хотите исповедоваться? Чуть меньше месяца назад вы сами, без всякого принуждения, твердили, что будете во всем покорны мне, что сделаете всё, что я сочту необходимым, однако теперь упорствуете, отказываясь от того, что любая христианская душа приняла бы с благодарностью. Что изменилось с тех пор?
А г н е с с а. В прошлый раз вы улыбались, говоря со мной.
И н к в и з и т о р. Если бы я улыбался сейчас, это бы выглядело злорадством, вам ведь тут не сладко приходится? (Подходит к ней и раскрывает браслеты, так что она мешком падает на землю.)
А г н е с с а. Не хуже, чем остальным.
И н к в и з и т о р. Кому?
А г н е с с а. Остальным вашим жертвам. После того, как вы сожгли Жанну Д’Арк и тамплиеров, не говоря уже о моем брате, мне грех на что-то жаловаться.
И н к в и з и т о р. Так вот куда вы клоните! Боюсь, вы переоцениваете мою власть. Я могу лишь оценить, насколько вы опасны, попытаться вас вразумить, а если не получится, решить, на сухих дровах вас сжечь или на влажных, живую или мертвую, однако сделать из такой, как вы, Жанну Д’Арк, едва ли проще, чем сотворить человека из глины!
А г н е с с а. Невозможное человекам возможно Богу.
И н к в и з и т о р. Да, только святые остались бы святыми и без костров. Они без сожаления могут расстаться с жизнью потому, что в душе у них – сокровища, отнять которые никто не властен, а не потому, что ни на что другое их пустая жизнь не годится.
А г н е с с а. Но ведь вы не знаете, какая жизнь у меня была до того, как все это произошло!
И н к в и з и т о р. Так ты святая?
А г н е с с а. Я никому не причинила зла.
И н к в и з и т о р. Тебе не в чем раскаиваться? Ты святая?
А г н е с с а. Это ваша работа – отделять святых от преступников.
И н к в и з и т о р. Что ж, этим мы сейчас и займемся! ( Отрывает листочек от её тополя. Она вопит и падает в обморок. На её платье проступает кровь.) Что и требовалось доказать.
П о м о щ н и к. Нельзя ли обойтись без пролития крови?
И н к в и з и т о р. Да она притворяется!
Другой помощник приносит воды для Агнессы, но Инквизитор его останавливает.
И н к в и з и т о р. Не прикасайтесь к ней, я сам! (Трясет Агнессу за плечо, она дергается в сторону и закрывает голову руками.)
А г н е с с а. (сквозь слезы) Не трогайте меня, я скажу все, что вы хотите!
И н к в и з и т о р. Конечно, скажешь. Только не то, что я хочу услышать, а правду. На, выпей и успокойся. (Подносит чашку к её губам, но она уворачивается.) Думаешь, я хочу тебя отравить? (Сам выпивает несколько глотков. Протягивает чашку ей. Агнесса пьет.)
А г н е с с а. (смотрит на него щенячьими глазками) простите меня за все, что я вам наговорила – дух Люси вселился в меня и я не понимала, что делаю!
И н к в и з и т о р. А вот и нет. Если бы кто-нибудь в тебя вселился, ты бы не могла пить святую воду. Даже вместе со мной. Мне хорошо известно, что ты не одержима нечистой силой, не больна и с ума не сошла, так что тебе придется объяснить, что за игру ты ведешь!
А г н е с с а. (обнимает дерево) Мы здесь играем в тополя, коль вам угодно.
И н к в и з и т о р. Нет, не угодно! Церковь осуждает такие игры, для участия в которых надо утратить человеческий облик, ведь в нем запечатлен образ Создателя. Не говоря уже о том, что вы из всех деревьев на земле выбрали то, что было проклято, ведь в тот день, когда распяли Христа, солнце померкло, и земля разверзлась, и все живое оплакивало Его смерть, кроме тополя. Лишь это дерево осталось равнодушным к Его страданиям, потому что к его невинной растительной душе жертва Спасителя была неприменима.
А г н е с с а. (смеется) Ах, Церковь осуждает… и осуждает… и продолжает осуждать. Теперь уже и до деревьев добрались! А мне почему-то всегда казалась, что ваши указания относятся только к людям. Не делай то, не делай это, не смотри по сторонам, не ешь ни от одного дерева в саду, не смотри на мужчин, не зазнавайся, не думай, что ты можешь что-то думать, не делай ничего, что может быть неправильно воспринято, и не завидуй при этом тем, кто живет иначе! Лучше уж сразу наложить на себя руки, чем это выносить, только тогда ты не будешь грешницей, однако – сюрприз! – и тут тебя осудят на веки вечные!
И н к в и з и т о р. Агнесса, прекрати! Зачем ты говоришь мне все это? Чего ты ждешь в ответ? Тебе известно, что страшнейшее наказание, которого подсудимые бояться намного больше, чем смерти, это отлучение от церкви, ведь оно лишает человека любой поддержки, которую Господь через своих служителей мог бы подать ему. Но ты, не дождавшись моего решения, сочла возможным отлучить церковь от себя! Ты отвергаешь таинства, смеешься над заповедями, считаешь себя примерной христианкой, при этом ненавидишь церковь за саму возможность несоответствия её законам. Если ты не одумаешься, то уже не важно, осужу я тебя или нет – отсеченная ветвь погибнет и будет брошена в огонь.
А г н е с с а. (падает на колени, целует его руку) Неужели во мне не осталось ничего, заслуживающего снисхождения? Поверьте мне, я не всегда была такой! До первого знакомства с инквизицией мой голос тоже звучал отчетливее, чем ветер, колышущий ветви, и убедительнее овечьего блеянья. Было время, когда образ Божий во мне был проявлен не меньше, чем в вас. А теперь, как вы сказали, я – всего лишь отсеченная ветка, и думаю, и чувствую, как подобает отсеченной ветке. Но неужели это значит, что я не могу больше молить о милосердии, как любая живая душа?
И н к в и з и т о р. О каком милосердии может просить человек, отправляющий на себя донос в святую инквизицию? Или ты думала, я не сумею различить почерк? Ты бы не стала так рисковать, если бы не знала, что спасение твоей души от этого зависит! Ты ведь хотела, хотела покаяться!
А г н е с с а. Нет, не покаяться, а оправдаться. Вы, человек, наделенный властью карать и миловать, и отпускать грехи, единственный, кто смог меня услышать – вы-то должны понять! Разве моя вина в том, что наш сеньор продал дьяволу душу, а инквизиция наложила интердикт на все его владения? В чем мне раскаиваться, если все решилось уже тогда, и что бы я не сделала с тех пор, служило бы лишь подтверждением уже объявленного приговора? И что можно поставить мне в укор, кроме того христианского смирения, с которым я приняла свою судьбу?
И н к в и з и т о р. Затхлый мирок, где законопачены все щели, чтоб ни один солнечный луч не проник извне и не высветил трусость и убожество, лежащие в его основе. Монастырь, в котором боятся произносить Божье имя, как имя злейшего врага, чье внимание так опасно привлекать, но дьявола поминают через слово. И то, что вслед за собой ты затянула туда детей, которые могли бы жить, не разрывая связь с сотворенным Богом миром. Это все ересь, не имеющая ничего общего с христианской верой, и она вас погубит. Я говорил вам это раньше, говорю и сейчас, но вы не слышите и не хотите слышать, ведь уши у вас деревянные, и глаза деревянные, и сердце деревянное, а как еще можно оживить дерево, кроме как бросить его в огонь? Аг н е с с а. (улыбается) Бросайте! Это все уже не важно. Я куда хитрее, чем вы думаете. Хотите вы или нет, на этот раз я останусь оправдана. В единственном доносе, по которому вы можете меня осудить, описаны лишь ваши собственные грехи, и если вы всё же сочтете нужным сжечь меня за них, то отправляясь на костер, я буду знать, что на этот раз я точно ни в чем не виновата!
И н к в и з и т о р: вздорное и неисправимое создание! Возвращайся, откуда пришла, ты не стоишь тех дров, на которых тебя могли бы сжечь! (Выходит, его помощники направляются за ним.)
А г н е с с а. (шепотом) А вы-то стоите?
1 – ы й п о м о щ н и к. (подмигивает ей) О да, он стоит! (Выходит и захлопывает за собой дверь.)
С Ц Е Н А 1 7
Инквизитор бродит у монастырских стен. Помощники догоняют его.
1 – ы й п о м о щ н и к. Что это с вами, ваша милость? Вы так бледны!
И н к в и з и т о р. Я? Нет! Со мной все в порядке!
2 – о й п о м о щ н и к. Правда? И давно вы беседуете с деревьями?
И н к в и з и т о р. А что смущает вас? Франциск Ассизский проповедовал птицам, так что мешает мне поговорить с моими тополями?
1 – ы й п о м о щ н и к. Судя по всему, ваша проповедь была не столь успешна.
2 – о й п о м о щ н и к. Сперва мы не могли понять, что могло вам понадобиться в роще, которую обходит стороной любая живность, пока не разузнали в деревне, что это место все же обитаемо, что ведьма, до того, как найти у них приют, заслужила благосклонность тех, кто там жил, принося им в жертву кровь и молоко с ножа, что она перебила всех птиц в деревне, чтоб их накормить. Но, видно, этого им стало мало. Всем было ясно, что на следующий раз прольется кровь человека.
1 – ы й п о м о щ н и к. Мы поспешили вас предупредить, но вы не слушали, вы заявили, что останетесь в монастыре, которого не существует, чтобы спасти детей, которых там не было! Все это звучало настолько неубедительно, что мы решили за вами проследить. На всякий случай.
2 – о й п о м о щ н и к. Мы многое предполагали, но то, что мы увидели, заставляет нас и сейчас содрогаться от ужаса! Вы представляли собой дьявола в Вальпургиеву ночь! Глупой девчонке было невдомек, что ей приготовлена роль не жрицы, а жертвы.
1 – ы й п о м о щ н и к. А после вы заявили, что она ведьмой не была, и что вы рады, что она не дожила до суда, потому что тогда её вряд ли бы удалось оправдать по всем пунктам.
2 – о й п о м о щ н и к. О, еще бы вы не были рады! Переломанные кости, лужа крови – что за пиршество для тех, кому вы служите!
1 – ы й п о м о щ н и к. Но и этого вам показалось мало! Вы нашли малышку, которую ваша приспешница притащила для жертвоприношения, и выпили ее кровь до последней капли, так что она не дожила и до утра!
2 – о й п о м о щ н и к. После чего вы, нагло высмеяв обряды Святой Церкви, изгнали демонов из их жилищ в деревьях и отпустили их блуждать по свету, так что теперь неизвестно, каких бед нам еще ждать от них!
1 – ы й п о м о щ н и к. В довершенье всего вы, опьянев от безнаказанности, использовали свою должность, чтобы вынудить слабую женщину сознаться во всех этих прегрешениях, а потом судили её так терпеливо, так милостиво, что просто залюбуешься!
2 – о й п о м о щ н и к. Что вы молчите?
И н к в и з и т о р. Что я могу сказать? Мне остается лишь молиться, чтоб все, что я здесь сделал, послужило к вящей славе Господней.
1 – ы й п о м о щ н и к. Да как вы смеете?! Или вы решили, что нет границы вашей власти, что любой грех становится богоугодным делом лишь оттого, что это вы его совершили?
И н к в и з и т о р. Вы уже сообщили вышестоящему начальству?
2 – о й п о м о щ н и к. Конечно. Мы бы сделали это и раньше, но страшно представить себе, какая бы поднялась паника, узнай местные жители, что тот, кого Господь послал им для защиты от дьявольских козней, сам представляет собой большую опасность, чем все их деревенские дурочки, вместе взятые. Не говоря уже о том, как бы вся эта история подорвала авторитет Церкви. Церковь не может ошибаться. А значит, и представитель её справедлив и милосерден, его слово – закон, и послушанье его воле – залог спасения души, даже если его собственную душу давно захватили демоны.
И н к в и з и т о р. Да не демоны они, не демоны, а только дети, послушные дети, добрые чада церкви! Я рад, что вы сочли нужным позаботиться о спокойствии здешнего народа, но так делали не все. Последний инквизитор, который побывал в этих местах лет пятнадцать назад, получил от здешнего сеньора по шее и едва унес отсюда ноги. Это его настолько опечалило, что он убедил епископа не только отлучить наглеца от церкви, но и наложить интердикт на все его владенья. Люди, которые о прегрешеньях начальства и слыхом не слыхивали, были объявлены вне церковной ограды, лишены любой защиты и надежды на спасенье! Никто не дал себе труда им объяснить, за что они наказаны и как могли бы исправиться. Мужчины могли искупить любой грех, отправившись в крестовый поход. Толку от таких воинов было, конечно, немного, но это уже была не их забота. А девушки, покорные воле епископа, решили, что раз уж их признали добычей дьявола, значит, ближе к Богу, чем они уже есть, они никогда не станут, и лучшее, что они могут сделать – остановить падение, пока это еще в их силах. В Вальпургиеву ночь та молодая женщина, которую мы только что судили, отвела остальных в тополиную рощу и напоила их аконитовым отваром. Будучи самой старшей, она должна была удостовериться, что все остальные уже там, прежде чем самой уйти. Однако это ей удалось не полностью. Крошке Инельде было всего три месяца – чтобы заставить её покинуть этот мир, пришлось зачерпнуть яд ладонью и влить его в доверчиво открытый беззубый ротик. Но стоило ей это сделать, как её ноги подкосились и через несколько секунд она сама уже лежала на траве, силясь разглядеть сквозь в миг потускневшие листья луну и звезды. Но их там больше не было. Круг замкнулся. Теперь не гнев иерарха церкви, не взбалмошность сеньора, а собственная воля осужденных закрыла их для Божьей благодати. Ни имен, ни судеб, ни образов, ни крестов на кладбище – ничто не должно было напоминать живущим о беглянках. Однако едва заметная ссадина на руке Агнессы нарушила её план. Среди остывающих тел осталось одно живое существо. Трехлетняя девочка, которая так и не дождалась своей порции угощения. Будучи одной из них, она стала окошком, через которое в их затхлую обитель по каплям проступала жизнь, не дающая им полностью слиться с тенями. Надо сказать, окошком мутным и своенравным. С раннего детства обращенная к могилам вместо живых людей, она училась презирать и тех, и других, и к моменту нашей встречи была уже твердо убеждена, что единственный, с кем ей стоит иметь дело – то самое существо с рогами и копытами, на общение с которым никто другой не решится. Вы ставите мне в упрек её переломанные кости? Её душа уже давно была переломана. Я предупредил её от лица того, кого она готова была слушать, что он её обманет, как обманывал многих до неё. Ей было всё равно. Я не мог допустить, чтобы она выполнила задуманное, потому что это бы означало вечную погибель не только для неё, но и для всех, кто был с ней связан. Если единственный свет, доступный для них, стал бы тьмой, они бы потянули свои ростки за ней во тьму. Нет, инквизитор начал эту историю, инквизитор её и закончит! Если мне было позволено проникнуть за их стены, в отличие от вас, то я должен нести Божие слово тем, кто сам его расслышать уже не в состоянии. Достойный служитель Церкви или нет, но я теперь – последняя душа, через которую они могут получать благодать от Подателя Жизни, и с моей смертью наша связь не прекратится, ведь больше у них никого не будет. И если Господу будет угодно даровать мне спасение, через меня оно станет доступно так же и им, а если нет – что ж, кровь за кровь, душу за души.
1 – ы й п о м о щ н и к. Уж не думаете ли вы, что подобная история оправдывает вас? Связь с самоубийцами, которых запрещено даже поминать в молитвах, не делает вам чести.
2 – о й п о м о щ н и к. Тот, кто берется судить от имени Бога, должен быть справедлив и беспристрастен, а вы гордитесь тем, что любой жалостливый призрак способен дергать вас за ниточки.
1 – ы й п о м о щ н и к. Да и с чего вообще мы должны верить, что все это правда?
Инквизитор разворачивается к ним и показывает свои ладони. Из его пальцев во все стороны расходятся солнечные лучи. Струи ослепительного света бьют у него из глаз, из груди, из головы, наподобие короны. Помощники все еще бормочут что-то неодобрительное, но их уже не видно и не слышно. Сияние полностью заполняет сцену.
Э П И Л О Г
Агнесса все еще сидит там, где её оставили, забравшись с ногами на низкую скамейку и обхватив руками голову. Правда, это место утратило всякое сходство с монастырем – вокруг нее сплошные стены, без окон, без дверей. Откуда-то извне доносятся голоса, она зажимает уши, чтоб их не слышать, но они не умолкают.
- Сегодня Инквизитора сожгли на городской площади!
А г н е с с а. А как же я?
- Знатные дамы украдкой утирали глаза платочками, простолюдинки рыдали в голос, а священники хмурились и качали головами – где ж это видано, чтоб инквизиторов сжигали? Такого никогда не было раньше и впредь не повторится.
А г н е с с а. А как же я?!
- Не зря ведь называют их святыми. До последней минуты он молил Бога о тех, кого судил он сам, и тех, кто осудил его… Но нет, ни слова о тебе!
А г н е с с а. А как же, а как же я?! (Забирается на скамейку, снимает с себя пояс, завязывает его на ветку дерева и вешается, однако веревка обрывается и Агнесса падает на пол. Она лежит на спине среди нарисованных мелом послушниц и хозяйственных зданий. Колодец у неё под рукой совершенно размазался, она хочет поправить рисунок, но на шее у неё не осталось мелка.)
Г о л о с И н к в и з и т о р а. А я ведь говорил, что такая веревка взрослого человека не выдержит.
Загорается свет. Инквизитор вновь протягивает ей руку, помогая подняться.
А г н е с с а. Вернулись, чтоб смеяться надо мной?
И н к в и з и т о р. А тебе самой не смешно, что когда тебя оправдали по всем пунктам, а меня осудили, приговорили и сожгли, вешаешься ты, а не я?
А г н е с с а. Но вы-то, вы ведь не боитесь ада, как боюсь его я, вы всегда были уверены в собственной святости!
И н к в и з и т о р. Я всегда был уверен в святости Бога, что бы со мной ни произошло и где бы я ни оказался. Да и как ты поймешь, что ты уже в аду?
А г н е с с а. Вы думаете, это можно пропустить – и страшный суд, и вечное проклятье? Встретиться с Тем, Кто Истина и Жизнь, Кто никогда не может ошибаться, Кому я верю и Кого люблю, а Он нехотя бросит на меня взгляд, презрительно подожмет губы и скажет: «Не знаю, что это такое. Неужели Я мог это сотворить? Ну нет уж, убирайся во тьму внешнюю, не ной над ухом!»
И н к в и з и т о р. Но почему бы Ему так поступать с тобой?
А г н е с с а. Потому что у него нет причины поступать иначе.
И н к в и з и т о р. Даже Ему ты не оставляешь права на милосердие! Даже от Него ты не готова принять ничего, кроме плевка в твою сторону! Ты говоришь, что эти стены и круги, начерченные мелом, призваны защитить тебя от врага рода человеческого, но вражью силу ты видишь во всем, что тобой не является! Даже для Господа, нашедшего тысячи способов донести свою любовь до каждого своего творения, ты оставила лишь одну возможность – от тебя отказаться. Да, Господь обещал отречься от того, кто от Него отречется, но ведь и это тоже – лишь последняя милость, последний знак Его любви. Встретив волю сильнее своей, мы рискуем утратить всё то, что мы зовем своей душей. Вот почему тех, кто уж слишком её дорожит, Бог оставляет в их родных тесных мирках, не из презрения, а лишь из снисхождения.
А г н е с с а. Но мне не нужно снисхождения! И душа моя мне не нужна, если с ней нельзя войти в Царство Небесное! Мне не жаль отрубить себе руку и выколоть себе глаза, но услышать в ответ: «И зачем ты мне нужна такая, когда ты ни на что больше не годишься?» - это больше, чем вынести можно!
И н к в и з и т о р. Не бойся. Ты этого не услышишь.
А г н е с с а. Это правда? Вы в этом уверены?
И н к в и з и т о р. Конечно, уверен. Если ты не способна расслышать от Него ни слова утешения, ни отзвука Его благоволенья, понятно, что этих страшных слов ты так же не расслышишь.
А г н е с с а. Если бы Он говорил со мной, я бы Его услышала. Если бы Он явил мне свою волю, я бы ее узнала.
И н к в и з и т о р. Да неужели? Ты говоришь, что узнала бы то, о чем имеешь столь смутное представление, однако ты даже меня не смогла узнать, того, кто заплетал тебе косички и воровал для тебя соседские яблоки!
А г н е с с а. Вы воровали яблоки?
И н к в и з и т о р. И мне всегда за это доставалось. Ты сейчас сказала, что я всегда считал себя святым. Как бы не так! Помнишь сарай у мельницы? Тебе не часто доводилось там бывать, это меня за малейшую провинность отправляли туда. И даже дверь не запирали, уходя. Они прекрасно понимали, что стыд и страх перед мамиными слезами удержат ребенка внутри лучше любого засова.
Там всегда было темно и от пыли было нечем дышать, сороконожки ползали по стенам и по ногам, но дернуться в сторону было нельзя, иначе тебя сразу же огреет по шее метла или с лязгом свалится со стены коса, чудом не раздробив тебе голову! Но когда все засыпали, моя сестра тихо проскальзывала ко мне и, обняв за плечи, шептала из темноты: «Пойдем, они ведь всё уже забыли!» И я знал – ад наступит тогда, когда никто больше не придет.
А г н е с с а. Вы не могли быть моим братом, ведь его сожгли очень давно…
И н к в и з и т о р. Ты теперь даже знаешь, за что. Время мертвых свернулось, как змея на дне колодца, и мирно дремлет, пока не разбудит его ангел, трубящий в трубу. Не важно, сколько времени прошло, я правда был готов сгореть на костре, чтобы обнять тебя еще раз и сказать: «Сестренка, они все уже забыли! Их интердикты и их приговоры – что нам до них, когда мы не одни?»
Но ты не отвечала, сколько я ни стучал к тебе, сколько ни звал, пока я не объявил себя тем, кого единственного ты хотела видеть – Инквизитором с крючьями и кольями, имеющим власть выдернуть тебя отсюда и, вставив в рот кляп и связав руки за спиной, потащить тебя в Царствие Небесное. Я верил, что смогу тебе напомнить обо всем, что ты оставила снаружи, что стоит только приоткрыть щелку в двери, впустить сюда струю свежего воздуха, и ты окажешься достаточно живой, чтобы пойти за мной. Но, видно, уловка не сработала. Забери свой мел. Можешь вернуть свои круги. Никто тебя больше тебя не потревожит. Я больше ничего не могу сделать.
А г н е с с а. А я могу попытаться!
Агнесса берет мел с его открытой ладони, подходит к стене и рисует на ней широкую арку. Инквизитор берет её за руку и они вместе покидают обитель.
@темы: творчество, пьеса, архетипы, сюрреализм, мифы